«Плачут маленькие ангелы…». Так начиналась песня, «происхождения» и автора которой я, к сожалению, уже не помню. Она оказалась среди диктофонных записей, привезенных с одной из встреч любителей авторской песни. Тщательно «прорисовывая» слова, голос, начавший было мелодичное повествование о девичьей судьбе, неожиданно переходил в напряженные тона:
Поздно, маменька, я выросла!
Я не буду шить на пяльцах,
Я не буду петь на клиросе,
Одевать перстнями пальцы…
Заканчивалось все плохо. Впрочем, не совсем об этом речь. Чем могли запомниться, откликнуться эти слова в душе человека, делающего свои первые шаги в Церкви? Упоминанием о клиросе? Да, это зацепляло внимание, как и любая «православная» фраза, услышанная в совершенно светской обстановке. Но еще более — этим дерзким «не буду», перчаткой брошенным в стереотип юной церковно-добродетельной особы. Протест, «крик души»?.. Или попросту глупость? Сложно ответить сразу, но когда-то эти авторские интонации отчасти находили понимание и в моем собственном сердце…
Наверное, приходящему в храм человеку всегда — в той или иной мере — свойственно желание не только освоиться в пространстве Церкви, но и ощущать себя, хотя бы в чем-то, частью ее «среды». Хотелось быть — и выглядеть — не испуганной захожанкой, а примером усердной христианки, с типичными чертами мышления и образа жизни. Непогрешимым образцом в этом плане представлялись девушки с клироса, юные «белые платочки». Возможно, в этом стремлении быть на кого-то похожей скрывалась доля тщеславия, мирского устремления быть принятой за свою. Но было и другое: явное ощущение необходимости меняться в сторону правильных, православных представлений о жизни.
Только вот что поделать, если сложившийся в голове собирательный образ, который, кажется, нужно примерить на себя для настоящего воцерковления,— очень и очень во многом несовместим с уже существующей реальностью жизни и души… Благочестивые матери моих подруг воодушевленно рисовали мне картины «православной женской доли». Знакомые девчата с клироса звали с собой — попробовать — на спевки своих простеньких хоров. И те, и другие приглашали просто заходить на чай. Мне нравилось быть посетителем: в целомудренных девичьих комнатках с иконами на самодельных полочках, в шумных многодетных домах с веселой возней малышни. Заинтересованно, бессистемно пыталась схватывать идеи всего подряд: оформления цветочных клумб у храма, объяснения молитв пятилетним детям, вышивки крестов на покровцах. И надеяться — почти безуспешно — что когда-нибудь осознаю, что все это — мое. Вот только никак оно не наступало — это правильное завтра…
Теперь уже ни дома, ни на церковных службах не покидало ощущение раздвоенности, а то и неприязни к благочестивым стереотипам, так привлекавшим ранее возможностью изменения своей судьбы. Возможно, причиной тому было формальное отношение к Богу, возможно — отсутствие представлений о Церкви как едином братстве, людей очень разных, но единых в главном. Но в недрах души уже отчетливо звучало то самое — «не буду»...
Людей, в той или иной форме переживших период протеста по отношению к церковной действительности, наверное, не так уж и мало. А среди тех, кто пришел в храм подростком или юношей, таких, возможно, даже большинство. Причины, по которым в милом любопытном неофите вдруг просыпается жестокий Базаров, могут быть очень разными: от слишком страстного миссионерства со стороны ближайших родственников до глубокого и обиженного непонимания какого-либо из положений христианства. Но, кажется, с вероучительными вопросами разобраться все-таки проще, чем с возникающим порой необъяснимым желанием «ударить по благословляющей руке», отвергнуть заботливо предложенную духовную и душевную помощь, испытывая при этом совершенно противоположное — необыкновенную нужду в ней.
В основе любого протеста есть какая-то внутренняя боль. И часто — острое противоречие между желанием и невозможностью в чем-то измениться. Приход в Церковь побуждает меняться — всегда. Среди этих попыток изменения рано или поздно может наступить момент, когда, вглядываясь в людей, естественным образом воспитанных в духе благочестия, отчетливо понимаешь, что ты — другой. Не только по жизненному багажу, но и по самому душевному скелету. И скорее всего, тебе никогда не стать полностью тем человеком, которым ты вдруг уже начал мыслить себя — ибо кости затвердели. Вслед за этим и рождается максималистское: «Нет? Ну и не надо!», в результате которого оказываешься в еще большем, окончательном тупике.
Чтобы начать движение «в обратную сторону», мне потребовалось понять несколько неприятных, но очевидных вещей. Точнее, признать — для того, чтобы гармонично влиться в церковную жизнь, в нас действительно многое не заложено. С детства, с юности, семьей, школой, самовоспитанием… Причем не только в духовном плане, но и в элементарном, житейском. Это грустно, это во многом необратимо, но когда принимаешь это как факт, становится проще. И даже появляется потребность хоть немного это исправить.
Помню, как несколько лет подряд перед началом Великого поста всерьез задумывалась: а как это — просить прощения? И понимала, что мне практически не приходилось делать это в жизни. Признавать свою вину — конечно. Но чтобы так, по-доброму, по-семейному кого-то тронуть за плечо: «Прости меня, пожалуйста»… Пожалуй, что никогда. И потому эти простые слова давались мне неимоверно трудно.
Подобным образом пришлось приучать себя и ходить на церковные трапезы. Долгое время они казались мне проявлением чего-то слишком земного, даже бездуховного в Церкви. Служба службой, а поесть можно и дома — «не путая Божий дар с яичницей». Поэтому всякий раз после церковных праздников я устраивала тихий саботаж. «Пойдем!». Нет, ни в какую. «Батюшка обидится». Тем более не пойду! Пока однажды не почувствовала, что вот сейчас опять приду домой, наспех брошу чего-нибудь на сковородку и… никогда не пойму, что значит радость от неспешной чинной трапезы в большой и любящей семье, которой у меня никогда не было. И не в обеде или ужине дело, а в этой занозе, мешающей принять и ту духовную семью, которую посылает Господь.
С укладом, атмосферой церковной жизни начинаешь соглашаться по мере преодоления изломов в себе. И все же, как говорится, «от осины не родятся апельсины». В том смысле, что от нас самих, как правило, пришедших в храм с весьма потрепанным мировоззрением, трудно ожидать чистого и цельного взгляда на жизнь. В том числе — лишенного кризисов и противоречий, необъяснимых всплесков, протестов и попыток срочно изменить себя. Мне кажется, принятие этого факта тоже приносит значительное облегчение душе.
Но главное — в другом. В том, что Церковь дана нам не для того, чтобы мы научились мыслить себя православными. И даже не для того, чтобы выровнять, приблизить к образцам наш образ жизни. В ней Христос «днесь» приходит к нам — именно к нам, растерянным, возмущенным, не умеющим жить. В чем-то мы так и останемся такими, какие есть — с неидеальными привычками, с нескладным своим житием. А что-то — и многое — вылечат благодать и время.
«Дщи Вавилоня окаянная, блажен, иже воздаст тебе воздаяние твое, еже
воздала еси нам; блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень»
(Пс. 136, 8-9)
«Аргументов у меня больше нет. Тут Вы правы. Против десяти лет клиросного послушания я пас. Клирос – это в 80% случаев диагноз. Там знают все церковные сплетни, слухи, анекдоты, там знают всё про иномарки священников и их связи с теневой экономикой, про их любовниц и любовников, там вырабатывается особый вид религиозного сознания, зачастую циничного. Там могут петь абсолютно неверующие, но обладающие музыкальными способностями люди. Из-за хорошего голоса годами на клиросе может держаться и пьяница, и курильщик, и блудница. Большая часть ссор и скандалов в храме – клиросного происхождения
«.
Протоиерей Георгий Бирюков http://www.rusk.ru/st.php?idar=8783&page=5#form
(сообщение 22.03.2007 22:48)Написано это было батюшкой два года назад в ходе обсуждения фильма «Остров». И хотя батюшка потом извинился за некоторую резкость, понимание глубины этих слов пришло только сейчас, когда клиросной певческой деятельностью убито еще два года жизни. Именно убито, практически вычеркнуто из духовной жизни прихожанина.
Чтобы избежать непонимания, следует оговориться, что речь пойдёт в первую очередь о клиросах Санкт-Петербурга. Потому что отдалённые от города клиросы, по-видимому, не столь заражены вирусами вседозволенности и распущенности, или же, хочется надеяться, вообще не заражены. Тема, однако, очень актуальна, и касается не только Санкт-Петербурга.
Несмотря на то, что тема озаглавлена, как «особенности клиросного послушания», речь пойдёт о явлениях, зачастую противоположных послушанию.
Клиросная вседозволенность и расхристанность
Считается нормальным на всё большем числе клиросов, среди всё большего количества певчих, что женщинам, к примеру, можно ходить в брюках, без платка; что певчим можно и посты не соблюдать, и сидеть на службе. Даже этикет особый образовался – вставать(!) во время чтения Евангелия. Да и то даётся с трудом. Не хотят некоторые певчие вставать.
Очень популярно чтение художественной литературы на службе. Тут и детективы, тут и романы, тут и сканворды. Особенно тягостно бывает некоторым певчим пересидеть (не простоять) Шестопсалмие. Идут на улицу (подышать воздухом, или до трапезной за чайком, ну или в туалет, на худой конец). Обсуждение разнообразных проблем также, зачастую, помогает скоротать оплачиваемое время Богослужения. Выручает также наличие мобильного телефона – можно поиграть, либо попереписываться смс-ками.
Особенно уверенно и по-хозяйски чувствуют себя на клиросе некоторые дамы. Благо и бразды правления хорами, чаще всего, принадлежат им.
Кто и где сказал: «женщина в храме да молчит»?
Отвечает священник Александр Ионов, клирик храма во имя св. Димитрия Солунского:
«Это выражение апостола Павла (1 Кор. 14, 34): «Жены ваши в церквах да молчат» – синодальный перевод тут допускает славянизм, по-русски точнее было бы сказать «женщины». Аналогичные мысли высказываются в Новом Завете неоднократно. Это выражение «женщины да молчат» касается не только поведения в храме, но и участия в Богослужении. В Православии никогда не было женщин-епископов и женщин-священников; церковная проповедь с амвона тоже не удел «слабого пола». Мало кто знает, что петь на клиросе женщины в России стали только в XIX веке (вот когда началось оскудение веры в народе!), и воспринималось это как рискованное новшество. У каждого человека есть свой способ послужить Богу, и надо следовать ему. Однако время и обстоятельства так же диктуют свое, и сегодня мы очень ценим наших женщин, которые преподают в воскресных школах, занимаются миссионерско-катехизаторской работой и составляют большую часть прихожан наших храмов».
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_questions&task=view_quest&q_id=737
Таким образом, мы видим, что в участии женщин в клиросном пении нет ничего плохого, хотя это и совпало, странным образом, с началом оскудения веры. Чтобы не останавливаться на поисках виновных, перейдём сразу к главному.
Главное – это господствующая и распространяющаяся всё более повсеместно мировоззренческая концепция, которую можно коротко охарактеризовать, как полное бездуховно-материалистическое клиросное равнодушие.
Повторно надо оговориться, что имеются в виду не все клиросы, и не все певчие, но очень многие. Причём становится таких певчих всё больше, что и вызывает беспокойство.
Описанное состояние наступает не сразу, оно формируется постепенно. Можно даже условно описать стадии.
1. Прихожанин, желающий петь. 2. Первые посещения клироса. Принятие им певческих «законов» и «порядков» за духовный идеал, следование этим «установлениям». Либо сразу принимает всё за чистую монету, либо поначалу относится настороженно, но постепенно «смиряется» и втягивается в процесс. 3. Желание не быть «белой вороной» и (или) извлекать какую-то выгоду из посещения храма. К этому времени остатки духовных ценностей бывших прихожан весьма и весьма оскудевают. Певчий начинает получать денежное вознаграждение за пение. Вырабатывается как бы условный рефлекс: сходил в храм – тебе заплатили, не сходил – не заплатили. 4. Приблизительные дальнейшие суждения (могут варьироваться) материализовавшегося певчего: «смысл работать за жалкие гроши?» «Хоть бы платили нормально, а то всё жмутся». «Они (священники) покупают крутые тачки, да квартиры с дачами, детей у них много, едят тоже не мало». «А мы за своё (ангельское) пение еле концы с концами сводим». 5. Постепенно решаются в свою пользу либо компромиссно вопросы о послушании регенту, послушании настоятелю. 6. Адекватная реакция регента и священнослужителей. Переход певчего на новое место. Уже в новом качестве. С каждым последующим переходом певчего новые ценности всё более устойчиво кристаллизуются в уже описанное состояние полного бездуховно-материалистического клиросного равнодушия.
У клиросных певчих формируется совершенно особая идеология, совершенно уникальная система ценностей. И самое опасное, что эта сформировавшаяся система ценностей навязывается новичкам. И, в большинстве случаев, не принудительно, а за счёт численного превосходства клиросных певчих, имеющих данную систему ценностей. В число последних входит приятное извлечение выгоды из посещения храма, элитность певческого коллектива перед обычными прихожанами; красота, сила, звучание своего собственного голоса, и прочее. Самое плачевное, что такому певчему становится сложным (или невозможным) находится в храме в качестве обычного прихожанина, даже если он заходит в другой храм. Всё перечисленное свидетельствует о том, что новые ценности не дополнили уже существующие ценности христианина, а заменили их. То есть заменили главное – личное молитвенное общение с Богом.
Какие возможны выходы из данной, усугубляющейся с течением времени, ситуации?
Вся сложность решения данной проблемы заключается в том, что формирование хора во многих случаях (или, может быть, в большинстве случаев) перешло в руки регента. Даже в тех редких случаях, когда регент ИМЕЕТ желание заботиться о духовном состоянии певчих, это у него получается настолько коряво, что результат скорее отталкивает, чем вызывает положительный отклик. Обычно же регент не занимается не своим делом, поскольку совершенно верно полагает это обязанностью священника.
Сейчас всё реже испрашивается благословение священника на участие певчего в клиросном пении. И уж, тем более, никакого значения не придаётся духовной готовности певчего к исполнению данного послушания.
Между тем, настоятель имеет всю полноту власти, хотя бы даже из-за одного того, что оплачивает пение.
Может быть, это громко прозвучит, но кандидатам на исполнение оплачиваемого клиросного послушания вполне можно было бы проходить некое испытание (экзамен), контролируемое не регентом, а настоятелем. Не только на знание вечерних и утренних молитв, обихода, гласов; не только на работу ушей и связок; но и серьёзное собеседование касательно идеологии певчих, их прошлого, как светского, так и церковного. После чего певчему целесообразно было бы исполнять клиросное послушание в течение испытательного срока, во время которого он должен был бы проявить себя как молящийся христианин, соблюдающий дисциплину и осознающий то, где он находится.
Таким образом, хотелось бы предложить устранить губительный самотёк в ситуации с набором певчих в клиросные хоры.
Ещё один аспект рассматриваемой проблемы заключается в том, что не посвящённым и не искушённым в клиросной жизни прихожанам, начавшим петь, или поющим какое-то время уже на клиросе, может, в течение какого-то периода, казаться возможным подавать положительный пример остальным певчим, как следует себя вести в храме Божием. То же самое могут возразить и певчие отдалённых клиросов, где рассматриваемые клиросные явления не успели укорениться.
Однако это не так. Можно подавать пример некоторое время (может быть, даже длительное время). Можно стоять всю службу, среди сидящих и занимающихся своими делами певчих. Можно повторять мысленно прошения ектении, стараясь не обращать внимания на коллег, общающихся с мобильными телефонами. Можно выполнять даже поклоны. Хотя, конечно, поклоны – не главное, и без них можно обойтись.
Всё это показывание примера и попытки молиться на таком клиросе – это потерянное время. Это растерянная добродетель. Это полная духовная пустота, от которой никак нельзя предохраниться. К ней можно только привыкнуть и начать воспринимать её, как должное, как норму.
Может возникнуть закономерный вопрос – зачем выносить все эти особенности на всеобщее обозрение?
Иметь в виду всё вышеописанное просто необходимо для тех прихожан, которые собираются стать певчими. И бороться с данными несоответствиями тоже нужно.
И последнее, что следует сказать, и в Санкт-Петербурге, и за его пределами, конечно же, есть очень много достойных певчих, добросовестно, с пониманием, выполняющих свой нелёгкий труд. И необходимо выразить всем таким людям глубокое уважение и попросить у них прощения за некие обобщения, сделанные в данной заметке.
Зачастую
в православных кругах приходится слышать пресловутое: искушение.
Искушение дома, искушение на работе или, как сейчас принято говорить,
в офисе, искушение на клиросе и даже в алтаре.
Поставил на газ чайник и забыл - искушение, проспал и опоздал
на работу - искушение, сфальшивил на клиросе - искушение, не положил
ладан в кадило - оно же.
Создаётся впечатление, что, с одной стороны, для православных
слово искушение заменило одновременно сразу все существующие бранные
слова, а с другой - стало лучшим способом переложить ответственность
за свои собственные ошибки на "кого-нибудь", кто подальше.
В первом случае речь идёт об обыкновенном искажении смысла слова,
что сегодня встречается сплошь и рядом. Во втором всё гораздо
интереснее.
И действительно, слово искушение часто употребляют, когда допущена
промашка, когда что-то не получается, валится из рук или, например,
когда справедливо достаётся от начальства. Вот тогда сразу оно
тут как тут.
Недавно я побывал в одной православной организации. Надо сказать,
договорённость о том, что я туда приеду именно в этот определённый
день, существовала уже за неделю до моего появления. Узнав, что
приехал человек получить необходимые и очень важные документы,
сотрудники организации неожиданно стали бегать взад и вперёд по
офису, что-то кричать друг другу и, главное, буквально ежесекундно
повторять: "ох, искушение". С трудом разобрав в общем
хаосе некоторые фразы, я понял, что документы, которые для меня
были приготовлены и уже как три дня лежали на столе у секретаря,
таинственным образом исчезли. Словом, в православном учреждении
случился полтергейст. Через несколько минут выяснилось, что по
невнимательности секретарь отдала документы совсем другому человеку,
который к тому времени находился уже на полпути в Новосибирск.
Как водится, долго твердили: "вот видите, какое искушение".
Собственно, из-за чего пропали документы - из-за козней лукавого
или из-за расхлябанности секретарши, выяснить так и не удалось.
Я склонялся ко второму. Со мной в принципе соглашались, но уверяли
в первом.
Разумеется,
о том, что лукавый не дремлет и создаёт ситуации, которые подталкивают
человека к совершению греха, забывать нельзя. То, что искушения
действительно есть, нам свидетельствует Священное Писание (Мф
4:1-11). Но разве с ними нельзя бороться?
По этому поводу вспоминается рассказ из Патерика.
Великим постом игумен, обходя монастырь, увидел, что в келье монах
над свечкой запекает себе яйцо. Авва сразу же обличил нерадивого
монаха, на что тот отвечал: "прости меня, отче, бес попутал…".
Неожиданно из-под печки появился бес и прервал инока: "не
верь ему, отче, я тут сам у него учусь". Эта назидательная
история помогает уяснить главное - человеку дана свободная воля,
и, как бы бес его ни "путал", виноват всегда будет он
сам.
В любой ситуации - даже самой странной и самой глупой - у человека существует возможность выбора . Кроме того, по слову апостола Павла, искушение никогда не посылается человеку сверх сил (1 Кор 10:13). Поэтому как бы ни хотелось нам выглядеть в глазах Божиих и наших ближних несчастной жертвой бесовских проделок, ответственность за совершённые деяния всегда будет лежать на нас. Именно нам решать, как вести себя, какие действия предпринять, как поступить в той или иной ситуации. Повторюсь: враг не дремлет, но насколько эффективными будут его старания, зависит от личного выбора человека.
Злые духи действуют всегда; действовали они и во времена Спасителя.
В Евангелии, между прочим, есть чёткое указание, как следует бороться
с искушениями, а вернее, как их предупреждать. Бодрствуйте
и молитесь, чтобы не впасть в искушение, - призывал Господь учеников
Своих в Гефсиманском саду (Мк 14:38). Разумеется, бодрствовать
(то есть быть всегда начеку) и молиться чрезвычайно трудно, и
даже Апостолы не выдержали и уснули. Но если иметь перед собой
слова Спасителя как образ, к которому нужно стремиться, то становится
ясно - начинать нужно с малого: с воспитания в себе таких качеств,
как собранность, внимательность, прилежание, и тогда необходимость
сетовать на козни бесовские во многих случаях отпадёт сама собой.
Как ни странно, сейчас поводом вспомнить, что лукавый действует
в мире, часто становится отсутствие профессионализма и должной
квалификации. Совсем недавно я узнал, что есть якобы такое существо
- "клиросный бес". Об этом понятии я ни разу не слышал,
а потому подумал, что оно маргинальное и среди клирошан не распространено.
Моё мнение изменил разговор с одной молодой регентшей, которая
жаловалось на то, что подопечные её плохо пели за богослужением.
По ходу разговора выяснилось, что во всех бедах виноват не кто
иной, как вышеупомянутый "клиросный бес", который постоянно
заставлял певчих то смеяться, то даже ругаться друг с другом.
На предположение, что, может быть, на клиросе стоит вести себя
более сдержанно, не болтать и не смеяться, собеседница отвечала,
что полностью с этим согласна, но только, мол, болтать и смеяться
певчих заставляет всё тот же бес .
В итоге всё получилось, как в Писании: змей обольстил меня, и
я ела (Быт 3:13). А ведь ложный стыд прародителей и стал причиной
их изгнания из рая! После этого разговора я понял, что существует
"учение", согласнокоторому "клиросный бес"
не единственный в своём роде! Наверняка существует "алтарный
бес", который постоянно наводит на уставших пономарей сон,
"трапезный бес", сеющий смуту среди поваров; ещё особый
бес обитает за свечным ящиком.
Решил
проверить свои догадки, что называется, опытным путём. Случай
представился сам собой. Утром пришёл в храм на богослужение. Прочитали
часы, началась Литургия. Неожиданно после возгласа Святая святым
мимо меня молнией промчался пономарь и подбежал к столику, где
бабушки готовили запивку для причастников. "Матушки, - задыхаясь,
прошептал служащий алтаря, - искушение… дайте кипятка срочно…
ой, искушение…". "Понятно, - подумал я, - забыл согреть
воду для теплоты - бес попутал".
После богослужения зашёл в трапезную, где невольно стал свидетелем неприятной беседы старшего и младшего повара. "Как же ты меня искушаешь, - негодовала старшая повариха, - это вот у тебя бес на плече сидит и нашёптывает, а ты рада-радёшенька, его слушаешь". На человека, который видит бесов, женщина явно похожа не была, а потому "теория трапезного беса" нашла здесь своё подтверждение. Вообще узнать о присутствии специализированных бесов нетрудно: они появляются везде, где слышится уже классическое: "ох, искушение…".
Если рассуждать серьёзно, то искушение - это испытание, которое по сути всегда предполагает выбор: или человек ему поддаётся, или преодолевает его. А потому жалобы на лукавого - не что иное, как стремление переложить на него ответственность за собственные ошибки. Всё тот же ложный стыд прародителей мешает признаться самому себе и окружающим в отсутствии профессионализма, должной квалификации, элементарного прилежания, наконец, в собственной греховности и в собственном несовершенстве.
Подобный образ мышления решительно осуждает апостол Иаков:
В искушении никто не говори: Бог меня искушает; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью (Иак 1:13-14).Но самое странное, что жалобы на проделки бесовские чаще, чем где бы то ни было, слышатся в храме Божием. Например, на московских дорогах, где можно услышать всё что угодно, бесов вспоминают гораздо реже. В самом деле, сложно представить водителя, который выполнил разворот через две сплошные линии и тем самым грубо нарушил правила дорожного движения, объясняющего гаишнику, что "это его бес попутал". А вот храм Божий уже давно в нашем представлении стал вместилищем разнообразных искушений, специфических бесов и тому подобной нечисти. Конечно, начитанный человек возразит, что-де и у Гоголя в "Вие" храм становится местом, где бушуют бесы. Но ведь там же напрямую сказано, что храм был заброшен, в пренебрежении, что в нём не служили, а у нас этого по Божией милости нет.
Надо отметить, что подобные околоцерковные представления подкрепляются суевериями, имеющими истоком своим язычество, которые зачастую становятся нормой жизни.
Самым распространённым "заболеванием", которое мы, как водится, в себе не замечаем, является анимизм - вера в то, что окружающий нас мир наполнен духами, как правило, злыми. Куда не глянь - везде они. В свою очередь анимизм, как и любое другое суеверие, порождает в человеке страх перед тёмными силами. Страх, который вовсе не способствует спасению человеческой души, а наоборот, отдаёт её во власть демонов, травмирует психику человека (до сих пор в ходу анекдот про семинариста, который носки крестил, прежде чем их надеть). И получается, что боимся мы совсем не того, чего следует бояться - Страшного суда, последнего суда, после которого мы уже не сможем исправить нашу жизнь, а того, против чего имеем непобедимое оружие мира - Крест Христов . Иными словами, бесов боимся и забываем о главном… Впрочем, обратимся к Писанию.
Спаситель
неоднократно показывал Свою власть над бесами, изгонял их и повелевал
ими (Мк 1:27; 9:25; Лк 8:29-32). Более того, перед Вознесением
Он обещал Своим ученикам, что и верующие в Него будут способны
изгонять злых духов: Именем Моим будут изгонять бесов (Мк 16:17).
Наверное, промыслительным было то, что вскоре язычники стали называть
последователей Христовых - христианами. И те приняли эту, казалось,
пренебрежительную кличку и умирали за неё, отказываясь приносить
жертвы и поклоняться идолам, которые по сути есть те же бесы.
Да, мы Христовы! - отважно признавали они, терпяще всякое искушение
лютых мучений и сознавая, что перед Именем Божиим бессильными
становятся все происки и козни дьявольские.
И в самом деле, что могут сделать злые духи, если Христос лишил
силы имеющего державу смерти
(Евр 2:14)?
А мы при каждом удобном случае стараемся указать на то, что бесы
сильнее и хитрее нас, забывая о своём христианском достоинстве:
Вы - род избранный, царственное священство, народ святой, люди,
взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из
тьмы в чудный Свой свет; некогда не народ, а ныне народ Божий;
некогда непомилованные, а ныне помилованы (1 Пет 2:9-10).
Между тем церковное Предание доносит до нас случаи, которые могут
дать повод для, так сказать, конструктивных размышлений.
Афониты рассказывают о монахе, обнаружившем беса в своем рукомойнике.
Для начала инок положил поверх рукомойника свой крест, и бес стал
жалостно умолять снять этот страшный предмет, причиняющий ему
мучение. Монах же предложил бесу свободу в обмен на пение "Херувимской".
Нечистый долго сопротивлялся, но инок был непреклонен, да ещё
и наставлял в пении: петь-де нужно нежно, мелодично, а не абы
как. После многих неудачных попыток стало получаться - и тут бес
просветлел, потом покрылся белизной, обратился в ангела и упорхнул
на светозарных крыльях.
Рассказывают ещё и о русской схимонахине, которая говорила так: "Я, когда бес меня искушает, говорю ему: ты что безобразничаешь? А ну-ка, быстро становись рядом со мной на колени, проси у Господа прощения за свои дела!".
А у нас получается с одной стороны забавная, а с другой - довольно грустная вещь. Разумеется, ситуация, когда за любую свою ошибку человек винит тёмные силы, ничего кроме улыбки вызвать не может. Но страх перед демонами, а тем более стремление переложить ответственность за свои действия на кого-то другого само по себе кажется очень опасным. Действительно, не возникает ли некое ощущение самоуспокоенности и невинности, если во всём виновато искушение? К сожалению, бесы не так часто появляются из-под печки, чтобы указать на наше нежелание работать над собой, на нерадение и на обыкновенную лень. Им это наверняка выгодно. Но всё же сам собой напрашивается вопрос: а будет ли убедительной история о "клиросном бесе" на Страшном суде?
Источник http://kiev-orthodox.org/site/faithbasis/1967/
"...и в церкви водворилось торжественное молчание, нарушаемое только хихиканьем и перешёптыванием певчих на хорах. Певчие постоянно шептались и хихикали в продолжение всей службы. Был когда-то один такой церковный хор, который вёл себя прилично, только я позабыл, где именно. Это было что-то очень давно, и я почти ничего о нём не помню, но, по-моему, это было не у нас, а где-то за границей". - Марк Твен. Приключения Тома Сойера. М., 1977. С. 28.
Вспомним хотя бы слова молитвы "яко
тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих
Бога и знаменующихся крестным знамением".
|
Добавить комментарий: |
|---|
Когда я просила у своего духовника благословения петь на клиросе, он произнес фразу, на которую я в тот момент не обратила особого внимания: "Клирос — это передовая. Передний край. Не любит лукавый церковного пения, так что жди искушений". Через месяц со слезами пришла к духовнику за новым благословением — с клироса уйти: "Не могу, не получается, не мое это". Ответ был суров: "Уйдешь, когда выгонит регент. Считай это своим послушанием. Надо терпеть и учиться". Теперь и представить не могу, как бы жила без пения. Хотя до сих пор иногда спрашиваю себя: а решилась бы я пойти в хор, если б знала, сколько будет обещанных искушений?
Недавно на одном из регентско-певческих форумов в интернете прочитала: певчие, мол, церковная "элита": ни дисциплины, ни молитвы, масса высокомерия и самомнения. Хотела было возмутиться, но… передумала. Потому что, к великому моему сожалению, определенная толика правды в этой филиппике присутствует. Моя цель заключается не в том, чтобы напугать желающего петь в церковном хоре — хочется, чтобы новичок, пусть и в общих чертах, но представлял, что его ждет и к чему надо быть готовым.
Когда у человека, пришедшего в церковь, заканчивается новоначальный период, он понимает, что быть христианином — дело совсем непростое. Намного быстрее певчий-новичок понимает, что Богу петь трудно. Хорошо, когда певчий "вырастает" из детского хора — основные премудрости ему уже известны, да и сам процесс вхождения в хор протекает безболезненно. Беда в том, что такой "переход" совершают единицы. Да и не каждому храму под силу воспитывать детский хор.
Обычно на клирос попадают двумя путями (не берем во внимание профессиональных певцов). В храме уже есть большой, сильный хор или даже два — "правый" и "левый" (именуемый также любительским, учебным или будничным). Прихожанин (или чаще прихожанка), исправно поющий вместе со всеми "Верую" и "Отче наш", наконец набирается храбрости, подходит к регенту и робко спрашивает: "А можно мне в хор… попробовать?". Второй вариант — в храме вообще некому петь, кроме матушки-регента, которая во время общенародного пения чутко прислушивается и наконец подходит к потенциальному певчему: "Говорят, вы три класса музыкальной школы окончили когда-то? Может, попробуете на клиросе петь?".
Человек начинает пробовать. Чаще всего на первой же спевке или службе выясняется, что он ничего не знает и не умеет. А если и умеет, то как-то не так. Пока загибал пальцы, чтобы не перепутать гласовые колена, оказалось, что пропел стихиру или тропарь, не поняв, о чем там речь. Пока следил за нотами, ектения кончилась, а помолиться так и не успел. Да и вообще служба пролетела, как одна минута, оставив физическое ощущение выполненных погрузочных работ, особенно, если хор маленький и нужно именно петь, а не подпевать. А как же "едиными усты Бога славить"? Когда молился в храме, все несколько по-иному представлялось… Вот и первое искушение новичка.
Хорошо, если человеку сразу кто-нибудь объяснит, что молитва на клиросе творится больше делом, чем словом. Благолепное пение, побуждающее к молитве предстоящих,— само по себе молитва. А то ведь не редкость певчие, которые одновременно сугубую ектению поют и помянник читают. И то, и другое получается плохо…
Бывает, что плохо спели, регент замечание сделал, и сразу — уныние и "никакая-я-не-певчая!". Хорошо спели — хочется себя похвалить: "Надо же, как у меня хорошо получается!". Мне духовник в любом случае советовал Господа благодарить. Хорошо получилось — "Слава Богу!". Плохо — все равно "Слава Богу!"… На многих клиросах есть икона покровителя певчих — преподобного Романа Сладкопевца. А я бы посоветовала еще и житие его в моменты уныния перечитывать. И думать: "А действительно ли мне хочется Богу петь, как святой Роман того желал, или я просто свое тщеславие тешу?".
Дисциплина на клиросе — притча во языцех. Особенно в больших "праздничных" хорах, где часто поют невоцерковленные профессиональные певцы. Без опозданий, разговоров и препирательств с регентом мало где обходится. Далеко не каждого регента хватает и на музыкальную часть, и на воспитательную. Да и не каждый решится "воспитывать" нерадивую приму: обидится и уйдет, ищи потом другого при небольшой зарплате…
О зарплате — разговор особый. Левые хоры обычно поют во славу Божию. Им, с какой-то стороны, проще. Хотя и здесь есть опасность впасть в прелесть: "Вот они, корыстолюбцы, за деньги поют, а я — бессребреник". У "корыстолюбцев" из правого хора своя забота: ставка маленькая и служб по графику меньше, чем хотелось бы. Ставка действительно маленькая везде, кроме больших соборов в крупных городах. Как-то я дала объявление: "Требуются певчие", указала нашу обычную ставку. Получила совет: за такие деньги ищите бабушку или дедушку из прихожан.
Кстати, тема оплаты труда — одна из животрепещущих. Ясно одно: прожить на зарплату регента или певчего нереально. Однако настоящих подвижников пения Господь милостью Своей не оставляет. Но бывает, человек думает: "Настоящий певчий разбрасываться не должен, мне нужно семью кормить, стало быть, лучше вообще петь не буду, чем халтурить". Обычно такие "бывшие певчие" в душе понимают, что не правы, но на тех, кто клирос совмещает с другой работой (а таких большинство), страшно злятся.
Впрочем, мне кажется, "бывших певчих" вообще нет. Есть люди, которые пришли на клирос подработать или получить удовольствие от процесса пения и красивой музыки — как в хоровой кружок. Настоящие певчие не приходят — их приводит Господь, и порой самыми удивительными путями. Как сказала одна моя знакомая, настоящий певчий по своей воле с клироса не уйдет. Будет переживать неудачи, молиться, учиться, но без клироса не сможет.
Вообще, вопрос странный, не так ли? Говоря про некое "поведение", мы как будто бы подозреваем друг друга в том, что нам место скорее в детском саду, нежели в земном филиале небесного воинства. И тем не менее - этот вопрос довольно остро волнует многих! Люди хотят попробовать свои силы на клиросе и боятся попасть впросак, сделав "что-то не то".
А иначе откуда берется у некоторых прихожан желание на этот самый клирос сначала попасть, а потом - спустя пару недель дать деру, как будто за тобой начала охоту сицилийская мафия. Как говорится, еще один воздушный замок был обращен в руины на наших глазах.
Вторая крайность - когда клирос считают неким гнездом зла, тухлым болотом посередине здоровой буйной дубравы. Прихожане, настоятель (и особенно бухгалтер прихода) начинают подозревать певчих в том, что они - белые вороны среди более-менее ведущих здоровый образ жизни прихожан.
В первом случае нас считают неким исчадием, случайно и по воле рока и непонятной прихоти настоятеля оказавшиеся в святом месте. Во втором случае - нас считают душками и лапочками. До первого конфликта, который нанесет по розовому замку тактический ядерный удар.
Важна даже походка. Вы удивитесь, как много бабушек следят за тем, как вы ходите, креститесь ли вы при входе в храм и на храмовую территорию, прикладываетесь ли к центральной праздничной иконе на аналое.
Поэтому на клирос идем скромно, помня, что вокруг полно соглядатаев. Да и вообще, в Божий дом идем. Если мы верим в Бога - нам это важно вдвойне. Если не верим - нужно же уважать чужие традиции, не так ли?
Итак, с подходом к клиросу вроде разобрались. Переходим непосредственно к поведению на самом клиросе. И для этого знакомимся с тонкостями психологии певчего.
Пение - иное дело. Когда мы поем (хорошо или плохо), мы подсознательно ассоциируем наше пение именно со свойствами нашей личности, души. Если я вышел и с выражением прочитал стихи перед классом и весь класс дружно заржал от творимой у меня внутри поэзии, удар будет нанесен по моей личности. Класс - посмеялся над моими чувствами!
В чем секрет?
В том, что у нас нет прямой связи между душой и нашим певческим аппаратом. Поем мы, условно говоря, через испорченный телефон. Душа рвется ввысь, к небу, мозг отдает команду связкам, и - тут все ограничено возможностями голоса. Если он прекрасен - слушатели застынут в оцепенении. Но если наши профессиональные возможности не позволяют "озвучить" то, что просит душа - издаваемые нами звуки будут подвергаться критике.
И это сравнимо со стыдом иностранца, плохо знающего язык и стесняющегося своего акцента, со стыдом поэта, который внутри себя на "родном языке" слышит небесные стихи, но - перевод ужасно коряв и вызывает лишь смех у слушателя. А это больно!
Пение не на высшем уровне - болезненно. Это - причиняет страдания. Из этого вытекает первый вывод.
Помните, что на клиросе, критикуя чужое пение, мы наносим удар по самой душе певца. Поэтому нам нужно быть чрезвычайно тактичными, избегая передразнивания, какого-либо высмеивания. Все должно быть очень уважительно, с любовью, любезно. Это один из залогов того, что певчие не будут ругаться.
Это кажется вроде бы неважным, но я видел клиросы, на которых к хорошему басу может быть плохое отношение только потому, что от него пахнет потом и у него мокрые подмышки. Я лично видел, как человека выжили только на этом основании. Притом что он был на голову выше других кандидатов, прекрасно пел с листа и был аккуратен в посещениях.
Само собой, других крайностей тоже не должно быть. Агрессивное использование слишком резких ароматов ничем не лучше запаха пота. В тесном пространстве клироса вы можете всех просто задушить слишком резким, пряным запахом.
Одежда должна быть опрятной и не вызывающей. Женщинам желательно закрывать руки длинными рукавами, чтобы не вызывать у мужской части клироса ненужных мыслей, когда вы все встанете петь стихиры по одной книге. Все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, поэтому приветствуются глухие, строгие виды одежды.
Очень мучительно воспринимается приход певчего с перегаром. Никакие жевательные резинки, никакие ухищрения не помогут скрыть перегар. Это ВООБЩЕ невозможно. Очень многие регенты, певчие очень болезненно относятся к этому запаху на клиросе. У кого - дурные ассоциации с домом/детством, у кого - просто стойкое неприятие. Поэтому - тактичным было бы просто не употреблять в больших кол-вах за день до службы. Это не так уж и сложно.
Всякие переходы с места на место, шебуршения, доставание сотового телефона, всякие шутки - нарушают дисциплину и портят пение однозначно. У людей пропадает рабочий настрой и начинается баловство.
Мое мнение, что поклоны с крестным знамением можно совершать на каноне, пока чтец его читает. На ектиньях не рекомендуется, потому что поклон слегка сбивает дыхание + постоянно двигающийся в зоне внимания певчего объект неминуемо отвлечет остальных певцов от руки регента. Что последнего будет очень раздражать.
Регент должен быть контролером и миротворцем, следить за нормой отношений на клиросе и не допускать, чтобы у него были любимчики и аутсайдеры, ровно относясь ко всем и помогая каждому находиться в нормальном, спокойном, деловом состоянии. Собственно, ругаются ли певчие, зависит ТОЛЬКО от регента. Потому что у регента должно хватить власти это прекратить.
Вообще, дисциплина и субординация на клиросе должны быть как в армии. И не потому, что нам так хочется. А просто потому, что так хор лучше работает. Во время службы (как и во время боя) нет времени рассуждать. Процесс должен идти непрерывно, гладко, благолепно.
И - финальный аккорд. Подытожим основные тезисы. На клирос приходим ВОВРЕМЯ, нормальной строгой походкой, за 15 минут до службы/спевки. Приходим чистыми, опрятными, хорошо пахнущими, обрызганными всякими дезодорантами от пота и запахов, с подстриженными ногтями, с одеждой, не стимулирующей ненужные мысли. Нервы приведены в порядок, настрой деловой, все домашние проблемы оставлены за порогом храма. На клиросе не включаем гипер-активность, стоим спокойно, деловито, но не скованно. На кафизмах, каноне - отдыхаем, или мягко в сторонке, не мешая никому - молимся. Не курим прямо перед службой и не употребляем спиртное за день до службы, щадим носы милых дам. На службе не ругаемся, друг на друга не шипим. Говорит только регент, все остальные - слушают.
Вот и вся нехитрая премудрость.
p.s Ах, да. Совсем забыл. Не забывайте еще и петь правильные ноты - чисто и вместе))
