Валерия Михайлова, Виктор Аромштам

Монах Киприан:
«В монашестве гораздо труднее, чем на войне!»

Как Герой Советского Союза монахом стал

Валерий Анатольевич Бурков известен как один из последних офицеров, получивших звание Героя Советского Союза. Кадровый военный во втором поколении, авианаводчик, он потерял в Афганистане обе ноги, пережил три клинические смерти, выжил и вернулся в армию. В 90-е сделал блестящую политическую карьеру, был советником Президента РФ, депутатом. А потом - Бурков пропал. Исчез из публичного пространства. С 2009 по 2016-й - словно дыра в его биографии. Вернулся в 2016 году - уже как инок Киприан. На вопрос, что произошло за эти годы, отвечает: «Я учился быть христианином».

Готовясь к встрече с отцом Киприаном (Бурковым), изучив интервью прошлых лет, погрузившись в военные, афганские песни, которые сам писал и исполнял Бурков, я ожидала увидеть, наверное, совсем другого человека. Валерий Анатольевич принял постриг совсем недавно, летом 2016 года, и большую часть своей жизни он все-таки - военный, офицер, политик.

Нас встретил исполинского роста человек, с лучистыми глазами и седой бородой - так что наш оператор забывался и норовил-таки взять у него благословение как у священника: мирского в этом облике почти не осталось. И к слову, ни за что нельзя и подумать, что отец Киприан уже более 20 лет ходит на протезах!

Монашество стало логичным продолжением жизни Героя Советского Союза, но вместе с тем - это уже совсем другой человек. Уже не тот, который получал высшую военную награду, медаль «Золотая звезда», в 1991 году...

Валерий Бурков

Война - противоестественное явление

«Путь человека к Богу, - рассказывает отец Киприан, - идет через всю жизнь. Христос сказал: «Се, стою у дверей и стучу. Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и с ним вечерять буду». И вот таких «стуков» в моей жизни было много, причем явных!»

Одним из самых серьезных поводов задуматься, переосмыслить жизнь, конечно, стала война.

…Однажды ему, молодому офицеру, выпускнику Челябинского высшего военного авиационного училища штурманов, приснился сон: как он подорвался на мине. Казалось бы, хуже не придумаешь. Бурков поделился этим сном со своим товарищем. «Не дай Бог! Лучше застрелиться», - сказал он тогда…

1979 год. Начинается война в Афганистане. В составе ограниченного контингента советских войск в страну уехал полковник Анатолий Иванович Бурков, отец Валерия. В октябре 1982 года домой придет известие о его гибели: Бурков-старший спасал экипаж подбитого вертолета, сам был подбит, сгорел вместе с Ми-8 (экипаж остался жив).

Орденом Красной Звезды Анатолий Иванович был награжден посмертно.

БУРКОВ Анатолий Иванович

(31.03.1934 - 12.10.1982)

Валерий Анатольевич в армии - с середины 70-х, получив высшее военное образование, служил на Дальнем Востоке, а после смерти отца - буквально вырвал у командования разрешение лететь в Афганистан, хотя по состоянию здоровья мог не лететь. Кто-то думал - едет мстить, а на самом деле он ехал, потому что обещал отцу приехать - в их последний долгий разговор.

К войне как таковой отец Киприан относится однозначно: это не игра, не место, где играют мускулами, а вещь страшная, глубоко противная человеку:

«Когда во время первой боевой операции я увидел убитых и раненых, я вам скажу, меня мутило, тошнило, в общем, было очень неприятно. Война - это психологическая травма в любом случае, потому что ты каждый день видишь смерть, кровь, трагедии. Хотя к смерти привыкнуть нельзя, но все равно включается какая-то внутренняя защита, и ты по-другому начинаешь воспринимать происходящее. И на войне ты постоянно стоишь перед выбором: преступить нравственный закон, Богом в нас вложенный, или нет».

Как-то Бурков не остался в стороне, когда можно было бы и остаться - спас от смерти человека. Война есть война, схватили душмана, оказалось, что вроде это никакой не душман, обычный афганец, но чтоб не таскать его с собой и не сомневаться, враг он или не враг, отпускать его или нет (а врага отпускать нельзя и таскать за собой тоже опасно), начальство решило «пустить его в расход».

Бурков не дал этого сделать командиру батальона, к большому облегчению самих солдат, которым был отдан соответствующий приказ. До сих пор он считает, что это его единственный в жизни, на войне настоящий поступок.

Любой военный, говорит он, ненавидит войну:

«Нет людей, которые ненавидели бы войну больше, чем военные, особенно те, кто уже повоевал. Я бы никому не пожелал поучаствовать в боевых действиях! Это очень тяжелое дело, противоестественное».

Проклятый сон в руку

Сон сбылся в апреле 1984 года. В ходе очередной Панджерской операции молодой майор подорвался на мине. Местность горная, его эвакуировали на вертолете, с большими сложностями. Пока лежал на скале, ждал помощи, терпел боль, переживал и думал об одном: как мама все это переживет? Сначала отец погиб, теперь сын подорвался - как она это вынесет?

Госпиталь, три клинические смерти, врачам чудом удалось сохранить офицеру руку, ноги пришлось ампутировать.

«Когда я утром после ранения очнулся, лежал под простыней, правая рука в гипсе, левой рукой снял простынку, смотрю - там остатки ног загипсованы. Передо мной вдруг, словно какая-то икона, возник образ Алексея Маресьева, летчика Великой Отечественной войны. Я подумал: "Он летчик, и я летчик, и я тоже советский человек. Почему я должен быть хуже, чем он? И рукой махнул: ерунда! Новые ноги сделают!" И - как отрубило: я больше не переживал. Был абсолютно уверен, что останусь в армии, вернусь в боевой строй».

В один из дней, когда Бурков был уже на протезах, приехал тот самый товарищ, с которым он поделился когда-то своим страшным сном. «Ну что, - говорит, - стреляться будешь? - Нет, ты что!». Сон оказался вещим, и это был тот самый «стук» из иного мира, потому что такие совпадения наводили на вопросы: откуда такая информация, которая вдруг сбывается? И свет в конце туннеля, который он видел во время клинической смерти - откуда это все?..

- Отец Киприан, - спрашиваю, - Неужели ни разу не задавались вопросом: за что вам это?

Нет. Хотя в песне задавался, но это, скорее, образно: «Да за что же вы так меня, боги? Лежал я распятый на голой скале, стиснув зубы и сжав свои нервы». Нет, не было таких переживаний. Я же поехал в Афганистан осознанно, понимал, чем там может закончиться моя служба.

Но вот служба и закончилась. Отец погиб, сын потерял ноги - для чего? Бурков потом ответил сам себе на этот вопрос, написал песню:

«Что же я сумел понять, как ответить, что сказать? Да, за счастье ребятишек, пусть чужой страны детишек, стоит жить и умирать».

И хотя в одном из радиоинтервью отец Киприан - тогда еще Валерий Анатольевич Бурков - обмолвился о том, что афганская война была не нужна, и это становилось понятно тем, кто провел там некоторое время… но для офицера служба есть служба, долг есть долг, он и его отец были так воспитаны:

«Родина сказала: «Афганский народ нуждается в помощи», - и мы ехали помогать афганскому народу».

Никогда не думал, что так можно рыдать

Афганский период заканчивался. Война, говорит отец Киприан, при всех ее ужасах дала ему внутренний стержень, которого не было раньше. Он рассказывает о переоценке всей жизни, которая там произошла. Вспоминает о людях, которые жертвовали там собой:

«Я вам простой пример приведу, он красноречивей любых описаний. Это произошло на боевой операции. Наши саперы, как полагается, шли впереди, и случилось так, что духи выскочили из-за дувалов прямо перед ними и в упор открыли огонь.

Командиру, старшему лейтенанту, с которым мы только вчера чай пили, разговаривали, пуля попала в живот. А сержанту, который шел рядом с ним, полчерепа снесло - мозги просто наружу. И в таком состоянии он все равно оттащил своего командира, и только после этого умер. По сути дела, он не дал его добить, а сам погиб».

Отец Киприан признается, что после войны стал сентиментальным - прорвались эмоции, которые там волей-неволей пришлось сдерживать.

- А Вы плакали когда-нибудь? - спрашиваю.

В связи с войной или с чем-то мирским - не плакал. Но на похоронах отца разрыдался, когда читал его прощальное письмо и дошел до строк: «Не жалей меня мама, я не страдаю, и не трудная жизнь у меня, я горел, я горю и сгораю, но не будет стыда за меня». Он же именно сгорел в том вертолете. Но потом рыдания, и гораздо большие, у меня были связаны с Богом. Я в жизни не думал, что так можно рыдать - целый потоп из души шел, очистительный потоп...

Наступает 1985-й год . Валерий Анатольевич Бурков действительно возвращается в строй после года, проведенного в госпитале. Идет учиться в Военно-воздушную академию имени Ю.А.Гагарина. И встречает свою будущую жену - Ирину.

Вот тогда отпали последние сомнения, из-за которых переживал еще в госпитале: « Думал: как девчата ко мне с таким ранением отнесутся? Я же был холостым тогда. В скором будущем узнал, как: нормально!».

После первого курса они поженились. Журналисты как-то расспрашивали Ирину, долго ли Валерий за ней ухаживал, на что она сказала: «Да вы что! Это я за ним полгода ухаживала, чтоб он поверил, что я буду хорошей женой!». И Бурков сдался, поверил.

Пройдут годы, и жена даст свое согласие на постриг Валерия в монахи.

Митрополит Питирим и Патриарх Алексий

1991-1992 годы. Валерий Анатольевич занимается проблемами инвалидов в качестве председателя Координационного комитета по делам инвалидов при Президенте России, с 1992 по 1993 годы работает советником Президента по вопросам лиц с ограниченными возможностями. Отставание в этой области немалое, многое приходится начинать фактически с нуля. Например, то, что мы сегодня знаем как «безбарьерное пространство», закладывалось именно тогда.

А Господь стучит в двери... Однажды Валерий Анатольевич возглавляет делегацию, которая направляется на конференцию по проблемам инвалидов в Рим. В состав делегации включен также митрополит Питирим (Нечаев). В свободное время владыка рассказывал Валерию о православии, о его отличии от католицизма, водил по храмам - католическим и православным, они много беседовали. Но, как говорит отец Киприан, в одно ухо влетело - в другое вылетело. Была и встреча с патриархом Московским и всея Руси Алексием, так что «стуки были ого-го какие!».

И где-то в памяти осталась еще один маячок - образ бабушки, жившей когда-то по соседству: вся в черном, с толстой, старинной Библией, которую она читала.

Валерий был тогда мальчишкой лет десяти, и ему с тех самых пор очень хотелось эту таинственную Библию прочитать. Но, говорит, как обычно бывает - всегда было некогда, суета сует!..

Внешне - «в шоколаде», внутри - одиночество

2003 год. Бурков вновь возвращается в политику, возглавляет партию «Русь» на выборах в Государственную Думу России. В 2008-м входит в состав Курганской областной Думы. Снова - социальная работа, попытки помочь людям.

2009 год. У Валерия Буркова есть все, о чем может мечтать обычный человек. Карьера идет в гору - в администрации президента его рассматривают как приоритетную кандидатуру в списке кандидатов на пост губернатора. Есть семья, вырос сын, есть призвание, успех - все сбылось, жизнь состоялась. «А в душе - пустота, - рассказывает отец Киприан. - Я зашел в мирской жизни в полный тупик, в пустоту и одиночество, в полное разочарование жизнью. Хотя внешне был, наоборот, "в шоколаде"».

В интернете можно отыскать фантастические версии его поворота к вере - через знакомство с экстрасенсами и тут же - с монахами; через полтергейста в его доме и тут же - с чудодейственным, убийственным действием на врагов рода человеческого освящения дома святой крещенской водой; через автомобильную аварию. На самом деле, как говорит отец Киприан, он больше не мог не откликаться на «стук», Бог слишком явно, лично призывал его.

А авария действительно была: снова он оказался на волосок от смерти, в четвертый раз, и снова Господь спас, уберег. Но авария случилась уже потом. Это, говорит отец Киприан, была совершенно реальная месть демонов, пожелавших избить и убить его за крещение мусульман…

А в 2009 году, еще не сложив с себя депутатских полномочий, Бурков встал на путь к Богу. Со всей скрупулезностью стал изучать Новый Завет, духовную литературу, святых отцов. И провел свой первый Великий пост в 2010 году. И на Пасху, как он говорит, принял своего рода присягу на верность Господу!

О первой своей исповеди отец Киприан рассказывает с иронией и сам над собой смеется:

«Я пришел на исповедь с семью листами - отчет о проделанных грехах был шикарный! Я подошел к этому делу как военный человек, как аналитик - все построчно, плюсики, минусы, где надо, словом, все, как положено!

Иеромонах Пантелеимон (Гудин) (ныне - исполняющий обязанности настоятеля патриаршего подворья при храме в честь иконы Божией Матери «Спорительница хлебов» в станице Приазовской), который меня исповедовал, поглядел на мою таблицу грехов и сказал: "Да… Я такого еще не видел".

Я исповедовался, а напоследок говорю: "Знаете, а вот что касается гордыни, я вот тут как-то у себя не нашел..." Иероманах посмотрел на меня ласково и сказал, улыбаясь: "Ничего, ничего! Господь еще откроет". На следующий день утром я причастился, потом зашел в церковную лавку. Только переступил порог, вижу книгу "Господи, помоги изжить гордыню". Я ее купил и весь день над собой ухахатывался: вот слона-то я и не приметил!»

В его окружении много военных людей, людей, которым достаточно, чтоб "Бог был в душе". А ему - недостаточно. «Я всегда - говорит, - на это отвечаю: "Друг мой! А с чего ты это взял? Бога даже не спросил, прикарманил Его себе, в свою душу!"».

Многим советским офицерам сложно перестроиться, с того, во что верили с младых ногтей, на новое мировоззрение. А он перестроился: «Препятствие - исключительно внутреннее: мы привыкли жить тем или иным образом, нам не хочется отказываться от своих взглядов. Ничего более! Нам просто лень даже задуматься. Суета сует!»

Сложно было отвергнуть свои ложные представления обо всем. Буквально каждая строка Нового Завета вызывала сопротивление, сомнение: а кто сказал, что Христос - Бог? Почему я должен в это верить?

«Но Слово Божие действует таким образом, - объясняет отец Киприан, - Что, как бы ты не сопротивлялся, в глубине сердца своего ты понимаешь: здесь - Истина!»

Отец Киприан вспоминает, как впервые увидел по телевизору беседу со священником.

Послушал и подумал: "А за что же их расстреливали при советской власти? Они же любовь проповедуют".

Но вот один батюшка, выступающий по телевизору, оказался совсем юный, и боевой офицер Бурков, конечно, усмехнулся:

"Ну чему этот молодой священник, безусый юнец, может меня научить? Вот я прошел огонь и воду, и медные трубы, а он что? Салага, моря не видал!". Но все-таки слушал, слушал и… «в какой-то момент почувствовал, что я, со всем своим жизненным опытом, дурак-дураком по сравнению с молодым священником, через которого Бог говорит! Несколько позже до меня дошло, почему: он говорил не свое, а Слово Божие, а в нем - истинная сила».

Они мне как дети!

2010 год. Валерий Бурков снимает с себя депутатские полномочия.

Перестает давать интервью, отказывается от участия в радио и телепередачах: «Тому, кто познает Бога, уже не до этой суеты». От привычных за эти годы выступлений перед школьниками тоже отказался, потому что перестал понимать - что им теперь говорить. Раньше - говорил о патриотизме, о любви к Родине, о нравственности, а потом понял на себе самом, что все это пустое без Бога, что и любовь-то без Бога - не любовь. Так, чувства, а чувства изменчивы.

Однажды Героя Советского Союза все-таки дозвались на телевидение, уговорили: сказали, что в передаче к 9 мая на Первом канале будет участвовать супружеская пара, фронтовики, он согласился - с детства, говорит, питал чувство восхищения к ветеранам, уважение к этим людям необычайного мужества, благородства и терпения. Люди-кремень! Поехал только ради ветеранов и…понял окончательно, что он «потерянный для телевидения человек!».

Начался новый этап жизни: «Я познавал Бога, Священное Писание, учился на богословских курсах - занимался изменением ума, покаянием. Всеми способами, которые нам открыты». Но помимо этого, поскольку вера без дел мертва, появляется и новое дело…

Его дача в Подмосковье становится своего рода реабилитационным центром, куда приходят люди с серьезными жизненными проблемами: алкоголики, люди, пострадавшие от сект, бывшие колдуны, экстрасенсы, просто заблудшие.

«Приходили такие люди, - рассказывает отец Киприан, - которые дошли до ненависти ко всему. Они ненавидят Россию, людей, детей, одним словом, все, что должно бы радовать. В их жизни - просто ад, одна сплошная боль, сплошная ненависть и ничего больше. Человек же не сразу приходит к такому состоянию, его довели до ручки. Как правило, все идет от детско-родительских отношений. Так что это не вина его, а беда... А ненависть побеждается только любовью: это долгий, кропотливый процесс ».

Как ни странно, приходили даже баптисты, было немало мусульман, 12 из них приняли крещение.

"Они все мне как дети", - говорит отец Киприан. - Говорят мне: Батько!"

Бывший депутат обеспечивал их едой и кровом, вместе с ними изучал православие, подсказывал, что почитать, что послушать. И наблюдал, как люди менялись:

«Я просто поражаюсь милости Божьей! Как Господь меняет людей! Потом звонят мне, говорят: "Спасибо, отец Киприан, вашими молитвами все изменилось", а я готов сквозь землю провалиться - какими моими молитвами?! Молиться-то толком не могу. Для меня очевидно, что это чудо творит Господь. Я же только ретранслятор.

Когда человек открывает дверь Христу, все в его жизни начинает меняться, причем в корне. Люди удивляются, и я в свое время удивлялся: когда человек сердце свое открывает Богу, он становится счастливым! Как и я: был опустошенным и одиноким, а стал наполненным и счастливым, радующимся жизни».

Физические дефекты, говорит, ерунда по сравнению с «дефектами» души: «Ну что такое ног нет? Нет и нет, протезы есть. Лично для меня это вообще никакого значения не имеет. А вот то, что внутри тебя, от этого и зависит твое счастье или несчастье».

Так прошли 7 лет - такого полумонашеского образа жизни.

Но чего-то не хватало… «Послушания не хватало!» - говорит отец Киприан. И была потребность в чем-то большем, ощущение, что нечто еще должно произойти в жизни. Рядом с ним постоянно жили от 3 до 9 человек, а хотелось уединения.

Есть ли воля Божия, чтобы я был монахом?

Схиархимандрит Илий (Ноздрин)

А потом нежданно-негаданно случилась поездка к старцу Илию (Ноздрину), в 2015 году. На нее будущий инок Киприан не напрашивался, его пригласили. Не знал, что у отца Илия спрашивать: он ведь старец - наверное, сам скажет волю Божию. Первым делом отец Илий подошел к товарищу Буркова, с которым тот приехал, Константину Кривунову, и сказал: «Вот, священником будешь!».

«А ведь до этой встречи у нас с Константином был разговор о священстве, - вспоминает отец Киприан. - Он сказал, отвечая на мой вопрос: «Знаешь, Валера, священником - не знаю, смогу ли быть, потяну ли, а вот диаконом - не отвергаю, может быть, это мое…».

Когда настала очередь Буркова, Герою Советского Союза ничего иного не пришло в голову, как только спросить: «Есть ли воля Божия на постриг меня в монахи?». И старец не сразу, а помолившись с минуту-другую, шлепнув его по голове, благословил.

Прошло полгода, и вдруг - звонок от иеромонаха Макария (Еременко), благочинного Казанского мужского архиерейского подворья города Кара-Балта Бишкекской и Кыргызстанской епархии: «Смотри электронную почту. Мы тебя благословляем послушником, будешь возглавлять киргизскую общину на территории РФ, будешь заниматься катехизацией и оказывать социальную помощь».

А 8 месяцев спустя, в июне 2016, точно такой же звонок: «Приезжай в апостольский пост на постриг. Владыка благословил!»

Милость Божия да пребудет с тобою, дорогой читатель!

Среди множества выходящих сегодня православных книг ты сделал прекрасный выбор! Знакомые Евангельские слова коснулись твоего сердца, и ты взял в руки свои эти прекрасные полевые лилии для того, чтобы украсить ими храм своей души. Надеемся, что свежее благоухание наполнит твою сердечную келлию молитвенным покоем и благодатной тишиной.

Иеромонаху Киприану, автору книги, удалось мастерски осуществить чудесный замысел: рассказать о смысловой части Богослужения Православной Церкви прежде всего как о дивной поэзии, сокрытой, к сожалению, от многих воцерковляющихся гранью клиросной перегородки, которая в какой-то мере представляет собой определенное препятствие видению, слышанию и чувствованию красоты и глубины церковного слова.

Видению - потому что люди, которые воспринимают действительность в основном зрительно, не могут воспринять на слух основную смысловую часть богослужебных текстов, ведь книги, по которым совершается Богослужение, являются достоянием только находящихся на клиросе.

Слышанию - ввиду того что дикция чтецов во многих храмах оставляет желать лучшего, а слова, наложенные на мелодию церковного напева, еще более, чем читаемые, осложняют восприятие.

Чувствованию - потому что без удовлетворительного восприятия первого или второго ощутить значение этих смыслов и их глубинную красоту становится вовсе невозможно.

Отдельные главы труда иеромонаха Киприана были впервые опубликованы в № 1 журнала белградских студентов-богословов «Странник» за 1924 год и в № 1 журнала «Христианская жизнь» за 1925 г. (на сербском языке) с общим названием «Крины Молитвенные».

Второе издание (репринтное) было предпринято издательством «Свет Печерский», Киев, в 1991 году с тем же названием.

В настоящем третьем издании наша редакция сделала существенную стилистическую корректуру текста. Дерзнуть на такой поступок нас побудила следующая особенность авторского текста: будучи русским эмигрантом в дружественной нам Сербии, он вынужден был как бы «жить в двух языках» , имеющих общие славянские корни, ввиду чего в авторском тексте оказались размытыми семантические смыслы значительной части слов и понятий. Ввиду этого мы вынуждены были устранить указанные недостатки, оставив без изменения основную авторскую идею.

Редактор издательства

«Свет Православия»

игумен Евмений

Настоящая книга представляет собой сборник статей по литургическому богословию и является результатом нескольких лет работы в Белградском литургическом кружке, в Белградском Братстве преподобного Серафима Саровского и преподавания в Битольской Духовной Семинарии святого Иоанна Богослова. Он представляет собой скромную попытку подойти к толкованию православного богослужения, хотя бы некоторых его моментов.

Необходимость систематического толкования нашего богослужения ощущается уже давно. Под влиянием сложных и запутанных исторических причин свою жизнь мы отделили от веры, предоставили Господу Богу ничтожнейший и маленький кусочек нашей жизни - несколько кратких минуток. Даже те, кто в наше безбожное время еще не потерял свою веру окончательно, те, кто в наши апокалиптические дни снова пришли к Богу и Церкви, все же не знают и не могут знать Православия, его неисчетных богатств и неизмеримых глубин.

Когда-то, во времена Вселенских Соборов и святых отцов, богословские споры выносились даже на улицу и базарные площади, жаждой богословствования была пропитана вся повседневная жизнь христианина. Богословие и религиозные знания были предметом не только избранных людей так же, как и обязанность жить по Христовым заветам не ограничивалась узким кругом подвижников, как в наши дни. Все не только интересовались богословием, но жили этим. Богословие воплощалось в жизнь, в действительность. И даже тогда, когда начал ослабевать порыв деятельной, религиозной жизни, когда богословская наука сконцентрировалась в духовной школе и келлии монаха, в средние века Византии и в века расцвета Святой Руси народ был действительно живым хранителем благочестия. Не разделенные на чуждые друг другу по духу классы и сословия, не отделенный от Бога и Церкви народ наш православный даже в тяжелые годы своего исторического бытия, при всех трудностях своего культурного развития все же тяготел к Свету и Истине Православия, строил свою жизнь в Церкви.

В глазах образованного и высокоцивилизованного человечества, всех современных мудрецов, почитающих себя по слову Апостола «чем-нибудь, будучи ничто» (Гал. 6, 3), образованность того времени и высокая, истинная духовная культурность кажется мраком, грубым невежеством, отсутствием тяготения к прогрессу и цивилизации. Наши историки, либеральствующие профессора и ученые-нигилисты всегда именно так и представляли нам в школе и в литературе жизнь и духовно-культурный облик старого византийца и русского. Богатейшие сокровища духовной культуры, вся литература и искусство того времени почитались у нас результатом культурного упадка, умственного оскудения, отсталости в сравнении с западной, романо-германской культурой.

Между тем, предки наши черпали глаголы вечной жизни и единственно ценное в самом Источнике Знания, приобщались плодам истинного просвещения. И все это: духовная культура, богословская начитанность и византийца и гражданина Святой Руси, кажущаяся сынам гордой европейской культуры чем-то диким и мрачным, - приобретались ими в Церкви, в храме, в богослужении, в литургическом богословии как живом опыте Церкви. Не было тогда Семинарий, Академий и теологических факультетов. Боголюбивые иноки и благочестивые христиане пили живую воду боговедения из стихир, канонов, седальнов, прологов, Четьих-Миней. Церковный клирос и амвон заменяли тогда профессорскую кафедру. За время всенощных, заутрений, повечерий, под умилительное пение сладкогласных «подобнов» (а не концертных рулад и солирований), под звуки древнего знаменного и греческого распевов воспитывалось благочестие крепкое, незыблемое, вырабатывалось православное мировоззрение, воплощаемое в жизнь, а не только остающееся туманной философской теорией. Собирали в церквах эти молитвенные крины и, переживая их благоговейно, строили по ним свой быт и уклад.

А потом наступило время, когда стали отравлять народную душу, приобщать ее к чуждой европейской духовной культуре, пленили Церковь, отделили интеллигенцию неверующую от еще верующего народа, уводили народ на другие, чуждые, пути и тропинки, и, как следствие - блуждание впотьмах без Бога и веры. А теперь, после десятилетий горьких разочарований, кровавого кошмара революции, мучительного отрезвления от пьяного угара неверия и европейского материализма, изломанные и больные, искалеченные душой, мы вернулись к Богу и Церкви. Снова зазвучал обращенный к исстрадавшемуся русскому человеку нежный, материнский голос Церкви, отверзлись «Отчие объятия» и«Бог Милосердный, якоже Отец чадолюбивый» приял его к Себе. И снова зазвучали забытые мотивы песнопений, снова с клироса зажурчал живой поток благодатных слов, заструилась в душе теплота, воскресла вера, открылись очи к лицезрению потерянного, забытого небесного и вечного. Но отвыкли мы от этих непонятных слов и образных наречий византийского и печерского инока. Стоим и не понимаем, внимаем и не разумеем. Разучились понимать божественный язык церковных песнопений, разучились отличать под вековым слоем копоти и пыли на иконах их дивные орнаменты, разуметь смысл иконного писания. Все это скрыто, непонятно, чуждо нашему слуху и зрению. Привыкшие к реализму передвижничества и академизма, мы не понимаем больше истинной красоты неземных образов наших икон и божественных откровений из другого мира; воспитанные на современной поэзии декадентства, мы не понимаем поэзии церковной, ее глубокого неизреченного смысла. Мы не можем понять даже того, что в храме может быть вообще что-то жизненное, реальное, что есть смысл в нашем богослужении. Внутреннего богатейшего содержания нашего литургического богословия мы не разумеем. Богослужение перестало быть для нас источником боговедения. Вернулись в Церковь, а того, что поют в церкви, не понимаем. Надо растолковать, объяснить.

Иеромонах Киприан (в миру – Козьма Емельянович Стороженко) родился в 1872 году. Одному Господу известно, где он родился и воспитывайся. В Лавру, под спасительный кров Преподобного Сергия, он пришел примерно в 1948-1949 году. Какое он имел образование, занятие – все это ведомо одному Богу. Известно только, что он исполнял все послушания, а определенного послушания не имел.

Беседа со священником. Конец 50-х гг. 20 века
Источник: pastvu.com

Вот как о нем вспоминает в своей книге "У Троицы окрыленные" архимандрит Тихон (Агриков): «В тихую зимнюю ночь небо сияет миллионами ярких звезд. Как драгоценный бисер рассыпан по необъятному небосклону – звезды великие и малые. Ярко-светлые и менее светлые, а иные и совсем затемненные. Какая дивная и непередаваемая красота! Какое величие! Какая бесконечность!.. Еще в глубокой древности великий Пророк, поднимая к небу свою убеленную сединами главу, с изумлением взывал: "Небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь... Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси... " (Пс. 18, 2; 103, 24).

На церковном небе тоже есть звезды. Одни из них ярко-светлые, другие потемнее, третьи еще темнее, четвертых совсем не видно. И если небо видимое вызывает у людей восхищение, то небо невидимое, благодатное не удивит ли своей красотой внимательного наблюдателя?

Как оно красиво, как величественно! Как бесконечно дивно и восхитительно! А какие там светлые звезды! Какие светила! Это наши святые отцы Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, святители московские Петр, Иона, Алексий, Филипп, Гермоген... Да сколько их!.. Звезды, звезды, звезды...

Святой Апостол сказал: "Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; звезда от звезды разнится в славе" (1 Кор. 15, 41). Полное прославление святых Божиих людей будет в день Страшного Суда, после всеобщего Воскресения мертвых. А теперь? Теперь праведники (не прославленные) сияют сокровенным светом, малозаметным, затемненным. Вглядись внимательно в жизнь добрых людей, даже наших современников,– увидишь дивное... Увидишь сияние многих невидимых звезд, горящих благодатным светом на церковном лазурном небе. Но вот в одно таинственное мгновение присоединилась к ним еще одна маленькая-маленькая звездочка... Это случилось тихой апрельской ночью 1953 года.

В одной из келий Троице-Сергиевой Лавры тихо мерцает огонек. Вокруг все спит глубоким сном, лишь ночной мрак разливается повсюду. Вот только в этом одиноком оконце тихим мерцанием виднеется свет. Да, кажется, и келия совсем пустая, будто там никого и нет. Но вот кто-то тихо вздыхает... будто стонет. Или молится... В одном углу келий виднеется монашеский одр. Тихий свет лампады падает мягким лучом на этот угол. Там иеромонах о. Киприан с молитвой на устах бесстрашно встречается со смертью. Он совсем один. Братия его духовные спят каждый в своей кепии. Одному глубокой ночью встретить страшную гостью – смерть! Смерть... Как многие ее боятся, трепещут от одного ее названия! Сильные, ученые, славные, богатые – все с ужасом о ней вспоминают. Еще бы! Ведь она никого не щадит. Она со всеми ведет короткий разговор. Готов или не готов, хочешь или не хочешь – давай, кончай все расчеты с земными делами. Пришел конец жизни. Теперь – к грозному ответу. К ответу...

Рассказывают про одного крупного богача, который собрал несметное богатство, но вдруг заболел. Чувствует душой, что идет к нему смерть. Зовет знаменитого профессора и умоляет его дать ему здоровье, дабы пожить, не умереть. Доктор с сожалением говорит, что больному осталось жить всего три дня. Богач в ужасе. Он со слезами молит профессора, чтобы тот продлил ему жизнь хоть на три месяца и в дар обещает дать половину своего богатства. Но доктор покачал головой и снова сказал, что этого сделать нельзя. Тогда несчастный еще сильнее, с отчаянием, слезно просит его, чтобы он хоть на три недели продлил ему жизнь, и обещает отдать ему все свое богатство. Доктор кратко ответил: "Невозможно". Как не хотелось умирать этому богачу! Как он боялся страшного конца, боялся смерти!.. Умер несчастный. Все оставил. Богатство не помогло. Вот где мудрость жизни и тайна науки умирать. Надо учиться хорошо жить, но еще более надо учиться хорошо умирать.

Отец Киприан один в пустой келии. Темная ночь. Только тихий луч лампады мягко освещает старческое лицо и придает ему еще большую бледность. Глубокие глаза отца Киприана открыты и неподвижно смотрят на святой угол. "Господи, – шепчут холодные уста, – Господи, с миром приими дух мой". Вдруг что-то загромыхало в темном углу, будто что-то рухнуло: валятся, рушатся потолок, стены, крыша – и сразу все смолкло, затихло, как в могиле, только в этой гробовой тишине слышалось чье-то глухое рычанье, свист, клокотание... ближе, ближе – и у самого уха умирающего разразился злорадный демонский смех... Не шелохнулся старец, даже не вздрогнул. Не сводя потухающего взора со святых икон, он тихо шептал молитву... Чары продолжались. Старец не уступал. Вся келия шаталась, потолок валился, летели бревна, доски, стекла. Старец мужественно и бесстрашно боролся и призывал помощь Божию. Вдруг будто солнце осияло келию. Сильный луч света озарил святой угол, стены, умирающего. Мрачные козни бесовские исчезли, как дым... Все стихло. Видно было, как лицо старца приняло мирное, блаженное выражение. "Господи Ты мой, Господи, Матерь Божия, Сергий Преподобный",– все тише, тише шептали уста. Потом старец будто хотел выпрямиться, потянулся, глубоко-глубоко вздохнул и... скончался.

Единственная лампадочка у святых икон продолжала гореть, тихо освещая блаженного покойника. Мертвая тишина водворилась в келии. А со двора монастырского видно было, как в одиноком оконце отца Киприана светится огонек...

Отец Киприан был старец среднего роста, немного сутуловат. Волосы на голове и в бороде седые. Лицо доброе и открытое. Глаза по-детски чистые, лучистые. Одевался просто и даже бедно. Любил общаться с братией, побеседовать, поговорить о всем добром и спасительном. Любил церковную службу. Правда, певец и чтец он был неважный. Голос неопределенный: не то баритон, не то легкий бас, или даже, скорее, второй тенор. Почти всегда он служил молебны у священной раки Преподобного Сергия. И делал он это с большой любовью и усердием. Служил он и панихиды по седмицам, то после ранней Литургии, то после поздней – по очереди, как обычно делается во святой Лавре. Любил отец Киприан прочитывать записочки все до одной. Ни одну не пропустит, хотя читать ему было трудно. Носил он очки: зрение было слабое.

По своим внутренним свойствам он был настоящий монах. Девственник, кроткий по нраву, добрый по сердцу, смиренный по душе. Молитвенник, не корыстолюбивый. Деньги терпеть не мог. "Это мусор, да еще прикрашенный",– говорил он о деньгах. Любил подавать милостыню. Хотя своего у него ничего не было, но ему подавали старушки – так он одной рукой брал, а другой отдавал.

Особенной его добродетелью была святая простота. Он так был прост, так бесхитростен, что похож был на малое дитя. Однако очень любил говорить мудрые изречения, пословицы, поговорки, но такие, которые были полезны для души. Так, встречая одну старушку, у которой много было семейных скорбей, он говорил ей: "Мать, умудряйся и пред всеми смиряйся... И в этом получишь себе благодать и утешение". Молодым и неопытным в духовной жизни он обычно говорил так: "Как хочешь живи, спасайся, но своему разуму не доверяйся". Или такую присловицу: "Что хочешь делай, а по своей воле не будешь белой". Ученым мудрецам или студентам Духовной Академии он сказывал такие, например, слова: "Если хочешь, дружок ты мой, убедиться, надо прежде смириться, а потом и покориться".

Часто приступали к отцу Киприану целой стайкой юные и резвые девушки, зная, что он что-нибудь скажет им остроумное, смешное. А он вдруг сделается совсем-совсем строгий и тихонечко внушительно скажет: "Розы всегда растут в шипах, а добродетель – в скорбях. Идите охотно тернистым путем, он приведет вас к вечной радости. Храните целомудрие, уста заключенные, сердце неуязвленное...."

Старец очень и очень не любил ленивых и нерадивых, к которым был чрезвычайно суров и строг. Одной монахине он говорил так: "Себя понуждайте, сердце свое смиряйте, никого не осуждайте. Леность для монаха – смерть, болтовня – ад, а нечистота – преисподняя". Любил старец говорить о чистоте души, о сочетании со Христом – Женихом Нетленным. Молодую девицу он наставлял: "Умри для всего на свете и сочетайся браком духовным с Небесным Женихом. Он – вся радость, вся красота, вся чистота, все веселие вечное...."

Охотникам поболтать, поговорить, порядить он обычно говорил: "А вы, мои други, всех любите и всех бегите. Хорошо быть вместе, но лучше – с Богом. Хороший разговор – серебро, а молчание – золото, пустой же разговор – зловонная пыль, которая разъедает глаза".

Одной особе, которая была чрезвычайно изысканно разряжена, отец Киприан внушительно сказал: "О, матушка, одеты-то мы хорошо бываем, да каково сердце сохраняем?" Любил старец в человеке более внутреннюю сторону, сокровенные качества души, скрываемые добродетели, хранимые в глубокой тайне по смиренномудрию истинному.

Одна молодая девица сильно рвалась в монастырь. Старец удерживал ее, зная ее горячий нрав и строптивость. А однажды, когда она особенно стала наступать на старца и требовать от него благословение жить в монастыре, он посуровел, подумал да и говорит: "Э, горькая пташка, да ведь жить в монастыре без смирения – одно мучение. В миру терпения нужно воз, а в монастыре – целый обоз".

А одна почтенная инокиня до того надоела старцу своими суетными делами да всякими мирскими хлопотами, что батюшка отец Киприан прямо "вскипел" и сказал: "Живем-живем да все тужим, и никому толком не служим: ни Богу, ни людям, ни своей душе,– а избрали путь-то какой?"

В беседе с одной опытной послушницей отец Киприан долго-долго слушал ее высокое рассуждение. Она горячо говорила старцу о близости души к Богу, о том, что она так много пережила высоких благодатных порывов, что она всегда чувствует теплоту благодатную у своего сердца. Старец слушал-слушал да и говорит: "Вот что, сестра, если хочешь жить легко и быть к Богу близко, держи сердце высоко, а голову – низко". Этим он призывал свою собеседницу к истинному смирению, чтобы она не гордилась своими благодатными переживаниями, не высказывала их другим, а хранила бы их глубоко в своем сердце. Ибо смиренное сердце высоко-высоко пред Богом.

А другой подобной собеседнице, которая приехала из какого-то пустынного места, старец сказал: "Живешь-то ты в пустыне, а дела-то у тебя пустые. Живи смирнее и для всех будешь милее; ищи душе прибыли и не желай другим гибели...."

Одна добрая и ревностная игуменья, управлявшая женским монастырем в Киеве, много говорила отцу Киприану о сестрах своих, что с ними трудно: они бывают непослушные, гордые, самодовольные, самочинные, а иные прямо-таки неисправимые. О последних матушка отзывалась так, что их надо бы просто гнать из святой обители как заразительных, опасных для других сестер. Отец Киприан все это слушал, покачивал своей седой головой, а потом и говорит игуменье: "Вот что, матушка, жемчужина, бывает, родится в грубой раковине, да такой неприглядной-неприглядной. Не сбывай с рук постылого: отберет Бог и милого". Этими словами старец напоминал настоятельнице, что и в плохом человеке живет душа – жемчужина, над которой надо много-много терпеливо трудиться, чтобы очистить ее от грубой коры. И тогда она засияет чудным сиянием красоты, чистоты и всеми христианскими добродетелями.

Как часто мы неосторожно судим человека, впавшего в какой-либо грех! Судим строго, как будто мы настоящие судьи. А оказывается, мы сами-то подсудимые. Нас самих надо бы судить еще строже. Святые отцы говорят, что осуждение другого есть признак неочищенной, порочной души. Святой Апостол учит быть строгим к себе и снисходительным к другому. Господь наш Иисус Христос обещает не осуждать на Страшном Суде того, кто никого не осудил в жизни. "Не судите, да не судимы будете" (Мф. 7, 1). Долго старец беседовал с этой игуменьей, говорил ей о пользе рассуждения, о пользе молчания, о пользе целомудрия и многое другое полезное, а в конце сказал: "Матушка, матушка, умудряйтесь, друг перед другом смиряйтесь! Это основное и главное в монашеской жизни".

Так трудился и совершал свой земной путь отец Киприан под кровом Сергия Преподобного. Любил он горячо свою святую обитель. Жил и дышал ее молитвами и постепенно укреплялся душой, готовя себя к вечной жизни. В начале апреля 1953 г. он сильно заболел. Болезнь его была какая-то непонятная. Скорее всего, он крайне обессилел по старости: ведь ему было уже за восемьдесят. Но он все продолжал служить молебны у священной раки Преподобного, хотя уже с трудом передвигался. "Старец Божий, – скажет ему кто-либо из братии,– тебе уже пора на покой, а ты все трудишься". Улыбнется отец Киприан да и скажет опять присказку свою любимую: "Поделай, поделай, пока есть день белый...."

В середине апреля он совсем занемог. Сидел или больше лежал в своей келии. Келейника он себе никогда не просил,– даже теперь, когда сам почти ничего не мог делать, он обходился без келейника.

– Старец, – сказал ему однажды отец Благочинный, – может, дать тебе келейника, ведь сам-то ты совсем беспомощный?"

– Спасибо, батюшка, спасибо,– ответил отец Киприан,– у меня хороший свой келейник есть".

– Да кто же это у тебя?" – поинтересовался отец Благочинный.

– А Киприан-то иеромонах – он у меня все делает".

Так старец до последнего дня не оставлял своего благочестивого юмора. И все мудрил своими шутками. Потом он совсем слег в постель. Почти перестал есть, хотя ему приносили каждый день с братской кухни все горячее. А потом, видя, что старец все равно ничего не ест, и носить совсем перестали.

И диво – чем только жил отец Киприан? Правда, он часто причащался Святых Христовых Тайн – почти каждые два дня. Вот это было его пищей и радостью. После Святого Причащения он всегда как-то свежел, делался веселее, радостнее. Даже встанет со своей коечки да походит немного по келии. Спал он тоже очень мало. Чуть-чуть забудется и опять откроет свои глаза. И все шептал Иисусову молитву. Она была его главным и постоянным утешением. Иногда он совсем затихал. Даже не слышно было и шепота. Но по выражению лица можно было видеть, что старец молится умной молитвой, сокровенной.

Сначала, когда он заболел, к нему все ходили братия навещать, а потом совсем не стали ходить. Целыми днями и ночами старец был совсем один. И он не обижался ни на кого. А если что-либо подать – так ему ничего не нужно, он ничего не употреблял. Вот и лежал день за днем, готовясь переходить в иной, загробный мир. Так как койка стояла недалеко от окна, то ему хорошо был виден кусочек неба. Старец устремлял свой взор то на небо, то на святой образ в углу. Особенно внимательно он вглядывался в небесную высь в ночное время, когда небо было усеяно яркими звездами. В его маленькое окно видна была одна яркая звездочка. Хотя она и была совсем-совсем крошечной, но сияла так сильно! Эта звездочка одиноко блестела в стороне от всех других. Но в эту ночь – в последнюю свою ночь – старец с изумлением заметил, что около одинокой звезды загорелась еще одна. "Еще одна звездочка,– тихо промолвил себе старец.– Еще одна загорелась...."

В эту ночь он и скончался. На дворе монастырском все было по-ночному темно и спокойно, только в одном оконце – в келии отца Киприана – тихо светился огонек... И внимательный глаз духовного человека мог заметить, наверно, что в эту ночь в далеком небе – благодатном, церковном – загорелась еще одна звездочка...

Хоронили батюшку, как и всех братий, тихо, скромно, по монашескому чину. Старички-иноки поплакали: им тоже подходила очередь. Молодые сосредоточенно хлопотали у гроба. Отпели, положили гроб в закрытую машину и отвезли на место покоя. Курганчик могильный и теперь чуть-чуть возвышается над землей. Стоит крестик, растет трава, тихо веет ветерок.

Так один за другим воспаряли к высокому небу окрыленные "голуби" из обители Преподобного Сергия. Одни улетали ввысь, а другие занимали их место, чтобы снова трудиться, прославлять Святую Троицу и собой украшать обитель святую великого Сергия» .

Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего приснопоминаемого иеромонаха Киприана и сотвори ему вечную память!

ПРИМЕЧАНИЯ

Ср.: судить да рядить – рассуждать, толковать.

Тихон (Агриков), архим. , У Троицы окрыленные. Воспоминания. – 2-е изд., испр. – СТСЛ, 2012. С. 107-117.

Пре-по-доб-но-му-че-ник Ки-при-ан ро-дил-ся 14 июля 1901 го-да в го-ро-де Ка-за-ни в се-мье вра-ча, потом-ствен-но-го дво-ря-ни-на Алек-сея Пав-ло-ви-ча Нели-до-ва, и его су-пру-ги Ве-ры Алек-се-ев-ны и в кре-ще-нии был на-ре-чен Кон-стан-ти-ном. Ро-ди-те-ли вско-ре по-сле его рож-де-ния раз-ве-лись; отец пе-ре-ехал в Ниж-ний Нов-го-род и впо-след-ствии, уже в со-вет-ское вре-мя, ра-бо-тал вра-чом в ам-бу-ла-то-рии ОГПУ, а мать уеха-ла в Жи-то-мир. Кон-стан-тин жил в Ниж-нем Нов-го-ро-де у ма-че-хи Ве-ры Алек-се-ев-ны, Алек-сан-дры Бар-со-вой. Окон-чив шко-лу, Кон-стан-тин с 1920-го по 1924 год слу-жил в ар-мии ря-до-вым, а вер-нув-шись со служ-бы, це-ли-ком по-свя-тил се-бя слу-же-нию Церк-ви.
В 1925 го-ду мит-ро-по-лит Ни-же-го-род-ский Сер-гий (Стра-го-род-ский) по-стриг его в ман-тию с име-нем Ки-при-ан и ру-ко-по-ло-жил во иеро-мо-на-ха. С 1928 го-да иеро-мо-нах Ки-при-ан слу-жил в Ка-зан-ском хра-ме в го-ро-де Кзыл-Ор-да в Ка-зах-стане.
В на-ча-ле 1932 го-да мит-ро-по-лит Сер-гий при-гла-сил его в Моск-ву для ра-бо-ты в кан-це-ля-рии Свя-щен-но-го Си-но-да. В ав-гу-сте то-го же го-да отец Ки-при-ан был на-зна-чен на-сто-я-те-лем хра-ма апо-сто-ла Иоан-на Бо-го-сло-ва в Бо-го-слов-ском пе-ре-ул-ке. Боль-шую часть вре-ме-ни он про-во-дил в кан-це-ля-рии Си-но-да и в хра-ме, а жил в то вре-мя в квар-ти-ре мос-ков-ско-го ар-хи-тек-то-ра Ви-та-лия Ива-но-ви-ча Долга-но-ва, где жи-ли мать хо-зя-и-на, Ели-за-ве-та Фо-ти-ев-на, его сест-ры, Фа-и-на и Ва-лен-ти-на, и на-хо-див-ший-ся за шта-том епи-скоп Вар-на-ва (Бе-ля-ев).
15 мар-та 1933 го-да ОГПУ аре-сто-ва-ло епи-ско-па Вар-на-ву, иеро-мо-на-ха Ки-при-а-на и се-стер Фа-и-ну и Ва-лен-ти-ну Долга-но-вых. Отец Ки-при-ан был до-про-шен сра-зу же в ко-мен-да-ту-ре ОГПУ на Лу-бян-ке. По-сле от-ве-та на во-про-сы о том, кто жи-вет в квар-ти-ре вме-сте с ним и кто к ним при-хо-дит в го-сти, отец Ки-при-ан ска-зал: «Во вре-мя чае-пи-тий бы-ли раз-го-во-ры, де-ли-лись впе-чат-ле-ни-я-ми, где кто жил и ка-кие там усло-вия жиз-ни. На по-ли-ти-че-ские те-мы раз-го-во-ров не бы-ло» . На сле-ду-ю-щий день по-сле до-про-са он был пе-ре-ве-зен в Бу-тыр-скую тюрь-му.
8 ап-ре-ля иеро-мо-нах Ки-при-ан сно-ва был вы-зван на до-прос и сле-до-ва-тель спро-сил его, при-зна-ет ли он се-бя ви-нов-ным в предъ-яв-лен-ном ему об-ви-не-нии. «В предъ-яв-лен-ном мне об-ви-не-нии ви-нов-ным се-бя не при-знаю», - от-ве-тил отец Ки-при-ан.
23 ап-ре-ля след-ствие бы-ло за-кон-че-но. Аре-сто-ван-ных об-ви-ни-ли в со-зда-нии на квар-ти-ре Долга-но-вых неле-галь-но-го мо-на-сты-ря и в ре-ли-ги-оз-ном вли-я-нии на мо-ло-дежь. «Вер-бу-е-мым в мо-на-ше-ство вну-ша-лась мысль, что при су-ще-ству-ю-щей со-вет-ской вла-сти мо-ло-дежь раз-вра-ща-ет-ся, необ-хо-ди-мо спа-сать-ся от раз-вра-ще-ния, ухо-дя в мо-на-ше-ство для за-щи-ты ре-ли-гии» , - на-пи-сал сле-до-ва-тель в об-ви-ни-тель-ном за-клю-че-нии.
10 мая 1933 го-да Осо-бое Со-ве-ща-ние при Кол-ле-гии ОГПУ при-го-во-ри-ло епи-ско-па Вар-на-ву и иеро-мо-на-ха Ки-при-а-на к трем го-дам за-клю-че-ния в ис-пра-ви-тель-но-тру-до-вой ла-герь, а Фа-и-ну и Ва-лен-ти-ну Долга-но-вых - к трем го-дам ссыл-ки в Се-вер-ный край. Отец Ки-при-ан был от-прав-лен в ла-герь на Ал-тае, на стро-и-тель-ство Бий-ско-го трак-та.
На-хо-див-ша-я-ся в том же ла-ге-ре пра-во-слав-ная ми-рян-ка из Моск-вы вспо-ми-на-ла о нем: «Чу́дная, свет-лая лич-ность был этот отец Ки-при-ан. Все-гда ров-ный, свет-лый, яс-ный, на вид рус-ский ви-тязь пол-ный сил и здо-ро-вья... Сна-ча-ла опре-де-ли-ли ему зем-ля-ные ра-бо-ты, а по-том на-зна-чи-ли кла-дов-щи-ком. И тут по-сы-па-лись бе-ды. За чест-ность, непод-куп-ность, неже-ла-тель-ную для окру-жа-ю-щих, его окле-ве-та-ли и от-пра-ви-ли в штраф-ную ко-ман-ди-ров-ку к са-мым отъ-яв-лен-ным раз-бой-ни-кам и жу-ли-кам...» «Бо-лее мрач-ное ме-сто труд-но пред-ста-вить . Сре-ди гор-ных хреб-тов бур-но бе-жит реч-ка Ка-тунь, но ее не вид-но с той пло-щад-ки, на ко-то-рой рас-по-ло-жил-ся ла-герь; толь-ко пра-чеч-ная и ба-ня сто-ят на краю ре-ки, но к ним на-до до-би-рать-ся уз-кой кру-той троп-кой, по-чти вер-ти-каль-но сбе-га-ю-щей глу-бо-ко вниз по кру-че об-ры-ва. Об-рыв вы-со-кий... А го-ры так рас-по-ло-же-ны, что солн-це ви-де-ли толь-ко те лю-ди, ко-то-рые ухо-ди-ли на до-рож-ные ра-бо-ты за вы-ступ го-ры. Сам же ла-герь все-гда был по-крыт те-нью от нее» . «На пло-щад-ке, ли-шен-ной сол-неч-но-го све-та, рас-по-ло-жи-лись два ла-гер-ных от-де-ле-ния: од-но про-сто кон-вой-ное, дру-гое - стро-го кон-вой-ное. По-след-нее бы-ло от-де-ле-но ча-сто-ко-лом, окру-же-но выш-ка-ми со “скво-реч-ни-ком” - сол-да-том с ру-жьем» . В ла-ге-ре вме-сто ба-ра-ков сто-я-ли па-лат-ки с двух-этаж-ны-ми на-ра-ми, ко-то-рые обо-гре-ва-лись же-лез-ны-ми пе-чур-ка-ми. Здесь от-цу Ки-при-а-ну мно-гое при-шлось пре-тер-петь - «его окру-жа-ли гру-бость, рас-пу-щен-ность и раз-вра-щен-ность. Но он все по-беж-дал сво-ей кро-то-стью. Бу-дучи дне-валь-ным в па-лат-ке этих раз-нуз-дан-ных лю-дей, он им не пе-ре-чил, не уко-рял, ста-рал-ся услу-жить... лю-бил их, и ко-гда вско-ре умер... то один из них вспо-ми-нал о нем со сле-за-ми»