Работа автора представляет попытку сформировать новый подход в определении роли и универсальной значимости феномена «мягкой силы» в его исторической перспективе. На основе рассмотрения и логического вывода ключевых элементов, составляющих необходимую основу для глубокого понимания данного явления, дается собственное определение «мягкой силы», согласно которому феномен «мягкой силы» не является исключительным изобретением авторов и практиков в области политики XX века, хотя сам термин появился именно тогда, но, что более значимо, сопровождал развитие общественных взаимоотношений с периода эллинистической Античности. На примере изучения работ авторов, непосредственно затрагивающих данное явление (Макиавелли, Тойнби, Най), в работе будет доказано, что мягкая сила - это оружие массового воздействия, которое не уступает современным военным средствам силы «жесткой».
За последние несколько лет в лексический обиход дипломатов, иных официальных государственных чиновников и лиц, так или иначе связанных со сферой международных отношений, особенно, с ее геополитической плоскостью, плотно вошел термин «мягкой силы», используемый в самом широком контексте. Практически мгновенно термин успел «перекочевать» в средства массовой информации и даже в повседневное общение людей, интересующихся и следящими за современными изменениями в мире политики. В результате такого быстрого распространения и популяризации в использовании, суть данного словосочетания была «успешно» искажена СМИ, благодаря чему под мягкой силой сегодня в большинстве случаев подразумевают любое действие, кроме военного, направленное на реализацию собственных интересов.
На наш взгляд, подобное, заведомо некорректное, упрощение смысла концепта мягкой силы имеет деструктивное воздействие, в первую очередь, для тех, кто использует термин для обозначения процессов и действий акторов международной политики. Размывание границ определения за счет подобной широкой трактовки вносит неясность в обозначении конкретных явлений, которые в рамках подобного определения могут быть истолкованы в качестве проявления мягкой силы, хотя по сути не имеют ничего общего с ней. Дополнительно, слишком общее определение создает трудность для исследователей, предметом изучения которых является непосредственно данный феномен, а также в целом для научной среды, где происходит рассмотрение и эмпирическое объяснение мягкой силы в качестве неотъемлемой составляющей международных отношений 21 века.
Чтобы преодолеть подобную расплывчатость, в данной работе мы попытаемся дать наиболее конкретно и ясно сформулированное определение мягкой силы, используя, в первую очередь, теоретический подход, основанный на рассмотрении процесса исторического развития, а также логики изменения тех элементов общественных отношений, которые могут быть отнесены к понятию мягкой силы, при этом изначально руководствуясь тем определением концепта, которое оформил американский политолог Джозеф Най в своей одноименной работе “Soft Power. The Means to Success in World Politics”. В рамках данной работы будет показано, что как широкое, так и узкое определение мягкой силы дают нам возможность рассматривать данное явление в исторической перспективе, т.е. задолго до возникновения самого термина. Иными словами, отсутствие формального термина еще не означает отсутствие явления, поэтому одна из главных идей, отстаиваемая в данной работе, основана на том, что мягкая сила как историческое явление, существовавшее на протяжении практически всей истории государственного развития, встречается задолго до появления терминологического определения данного феномена. На основе указанного, мы проследим за тем, какие элементы являются сущностными для формирования концепта мягкой силы, как эти элементы менялись в отдельно взятые моменты истории человечества, а также чем особенным характеризовался сам подход решения вопросов и достижения целей невоенным способом.
Затем мы обратимся именно к последнему временному интервалу и проанализируем современное внешне,- и внутриполитическое проявление мягкой силы, на основе чего будет показано, что в философском аспекте (в отличие от хронологического), древний мир и мир сегодняшний по сути своей ничем не отличаются: с позиции реализации мягкой силы: то, что происходило тогда, происходит и сейчас. Оболочка проявляющихся действий, наряду с их технической формой (то, что мы именуем институционализацией мягкой силы) может меняться, однако сердцевина, то что конституирует основу подхода мягкой силы, неизменно, и в этом отношении век двадцать первый, так же как и век двадцатый, ничем не уникален.
Чтобы начать рассмотрение исторического развития невоенного подхода в международных и внутристрановых отношениях, того, который сегодня привыкли именовать мягкой силой, нам нужна некая точка опоры, основываясь на которой мы смогли бы проследить за изменениями элементов мягкой силы в исторически движимом процессе, в противовес изучения мягкой силы, как неподвижного, с точки зрения временного интервала, явления. Данный подход основан на нашем изначальном утверждении о том, что мягкая сила - не выдумка двадцатого века, но явление, встречающееся в истории общества с древних времен.
Для решения подобной задачи необходимо сформировать минимальное базисное определение мягкой силы. Как уже было отмечено во введении, все те определения, которые рассматривают мягкую силу лишь как подход по достижению цели невоенным путем, слишком широки и не предоставляют исследователю реальной возможности изучить феномен и провести хотя бы условные делимитативные границы. Так, если рассматривать мягкую силу лишь как невоенный способ достижения целей, возникают вполне естественные вопросы: является ли идеологическая борьба между двумя антагонистами проявлением мягкой силы по отношению друг к другу? Можно ли рассматривать религиозные мироучения или церковь, как социальный институт, как особые формы мягкой силы? Очевидно, что в рамках вышеупомянутого широкого определения, однозначно ответить на эти вопросы сложно. С одной стороны, религиозное учение - это, в первую очередь, мирный способ убеждения в вопросах веры. Однако, если церковь, как социальный институт, и ее деятельность можно рассматривать в качестве реализации именно мягкой силы (именно церковь, а не веру), куда в таком случае отнести ряд исторических событий, сопутствующих развитию церковного института и известных именно благодаря своей аффективной и жесткой составляющей, таких, как, например, крестовые походы или, более широко, многочисленные примеры религиозной нетерпимости или насильственного навязывания мнения? Очевидно, что мягкими подобные действия назвать сложно.
Поэтому более удобной точкой опоры, от которого можно будет отталкиваться при рассмотрении исторического процесса формирования мягкой силы, является более узкое определение последней, данное Джозефом Найем, по-своему дифференцировавшим мягкую силу от всех других типов воздействия. Согласно Найю, существуют три типа силы: сил принуждения (давление и навязывание собственной воли посредством жесткой силы), сила убеждения (склонение засчет денег) и сила культурного влияния, или культурного побуждения (побуждать человека добровольно желать то, чего ты желаешь сам) (Nye, 2004, p.2). На наш взгляд, именно сила культурного влияния, побуждение человека к добровольному принятию точки зрения актора данного побуждения более близко определяет сущность действия мягкой силы. Второй тип силы, упомянутый Найем, справедливо дифференцирован от двух «крайних» (военного и культурного): его сложно причислить к какому-либо из этих двух. Тем не менее, на наш взгляд, сила убеждения посредством подкупа, хоть и распространена весьма широко в человеческой практике, однако фундаментально она не является чем-то независимым и скорее должна быть рассмотрена в качестве возможного сопутствующего придатка двух «крайних» типов.
Почти за полвека до Найя, британский историк и исследователь международных отношений Эдвард Карр также заметил возрастающую роль силы побуждения по решению вопросов в международной среде. Эдвард Карр считал, что есть три типа силы: военной, экономической и "силы над мнениями"(Carr, 2001, p.102). Весьма примечателен факт, что писал Карр о «силе над мнениями» в 1939 году, когда над Европой и всем цивилизованным миром уже ясно нависла угроза нацистского и фашистского диктата, который, естественно, в своей политике не имел никакой связи с мягкой силой, однако само появление и распространение чумы 20 века стало возможным во многом и благодаря той самой силе над мнениями, о которой говорил Карр.
Практику использования мягкой силы ошибочно приписывать только лишь к последним двум векам. Опыт реализации культурного воздействия, который так размашисто пропагандируется сегодня, уже был пережит до нас. Причем практически во все исторические эпохи. Здесь необходимо сразу же отметить важную составляющую данного гипотезы: мягкая сила, как политика культурного побуждения добровольного действия, всегда шла и идет рука об руку с силой "твердой", военной, т.е. может сопровождать ее, но при этом ясно отличаться от последней.
Пожалуй, одним из первых подобных примеров реализации «мягкой силы» в истории является политика эллинизма, зародившаяся как особый феномен во второй половине 4 века до н.э. и связанная с именем великого полководца Александра Македонского (356 - 323 до н.э.). Блестящие военные победы и завоевания Македонского сопровождались мощным культурным влиянием, которое он осознанно нес с собой и оставил после себя. Если попытаться дать сжатое определение эллинизму, то можно отметить, что это политика или, если быть более точным, политическая культура, продолжительностью в несколько веков, представляющая из себя синергию древнегреческой (западной) культуры и восточного мировоззрения, встретившихся друг с другом благодаря походам Александра Македонского, которые в прямом смысле слова вжили огромное древневосточное культурное наследие в парадигму древнегреческой цивилизаций, родив нечто новое, но сохранив в этом новом доминантное положение древнегреческой культуры (как в количественном, так и в качественном смыслах). Здесь необходимо сразу же отметить, что процесс приобщения двух культур друг к другу происходил именно в указанном неравновесном формате синергии, т.е. в такой форме, где наступательная западная древнегреческая культура вобрала в себя культуру восточную, а не наоборот, Именно подобное неравновесное слияние, в противовес равнозначному синтезу, характеризует политическую культуру эллинизма и позволяет нам идентифицировать ее в качестве проявления того, что мы именуем мягкой силой, элементом которой является указанная неравновесность сливаемых друг с другом культур.
Таким образом, исходя из изначального определения и обозначенной дифференциации, можно заметить, что мягкой силе присуща неравновесность ее элементов и четкая направленность действия, причем первая особенность является результатом применения второй. И хотя, как показывает пример эллинизма, изначальная политико-культурная программа субъекта действия имеет однонаправленный характер, тем не менее, при реализации мягкой силы всегда элементы объекта с необходимостью вбираются субъектом действия и становятся частью новой культуры, возникшей на основе неравных пропорций, где элементы объекта слились с доминантными элементами субъекта, не растворившись полностью в нем, но дав начало нечто новому. В некоторой степени, неравновесность элементов и, как правило, изначально планируемая односторонняя направленность действий по имплементации желаемого дает нам возможность говорить о том, что в концепции мягкой силы, хоть и в латентном состоянии, тем не менее, де факто налично восприятие отношений между субъектом и объектом, как неравных отношений победителя и побежденного. Сразу отметим, что подобное восприятие не только порождает ложные иллюзии у субъекта воздействия о своей исключительности, но и имеет прямой негативный эффект по достижению желаемого результата: восприятие отношений по типу «“А” культурно влияет на “В”» в качестве вертикальных отношений господства-подчинения существенно снижает возможность достижения и сохранения долгосрочного эффекта от подобного влияния. Такой сценарии усложняет достижение результата, при котором объект влияния добровольно будет делить точку зрения основного актора, какой бы изощренной не была политика по распространению собственного влияния субъекта. Можно понять, что данное утверждение касается не только греческой культуры, пришедшей со временем к упадку, но и любой иной, направленной на распространение и подстраивание других культур под собственную конъюнктуру. Вот что пишет по этому поводу знаменитый английский историк и философ Арнольд Тойнби: "Европейцы рассматривали себя как Избранный народ - нет необходимости стыдиться признать это: всякая из прошлых цивилизаций смотрела на себя и свое наследие таким образом; и когда они (европейцы) видели, как иные нации одна за другой отбрасывают собственное культурное наследие в пользу европейского, они без колебаний могли поздравить и себя, и новообращенных" (Тойнби, 2009, стр.105). Приведет ли подобное самовосхваление к неминуемому упадку - покажет время. Об этом будет сказано в третьей главе. Однако, до сих пор история учила нас тому, что каждая цивилизация, считающая себя центром мира, а остальных - неотесанными варварами, которые вообще должны быть благодарны тому, что цивилизационная культура будет распространяться и на них, с неизбежностью становится жертвой собственной самонадеянности и высокомерия.
Возвращаясь к эллинизму, отметим, почему выше мы употребили по отношению к нему словосочетание политической культуры, или политики культурного влияния, делая акцент именно на политической составляющей данного феномена: являясь примером мягкой силы, эллинизм, в первую очередь, стал продуктом распространения и закрепления греческой культуры в синергии с культурой Востока (в собирательном смысле, под которой, в первую очередь, понимается культура Древней Персии). Эта синергия основывалась не только на признании важности гуманных принципов греческой культуры, распространении греческого языка, философии, литературы и поэзии, но и на ретранслировании греческого опыта строительства общественной структуры взаимоотношений, в том числе политических. Ярким примером этому является широко распространившаяся в эпоху эллинизма система классического рабства, возникновение эллинистического типа монархии - политического детища греческого полиса и восточной деспотии. Таким образом, в делимитации границ наиболее корректного определения мягкой силы необходимо учитывать и данный элемент воздействия: мягкая сила - это в том числе ретранслирование политической культуры субъекта действия на среду объекта действия.
На основе выведения сущностных элементов для определения мягкой силы, последняя предстает перед нами в следующей исчерпывающей формулировке: мягкая сила - это политика культурного побуждения добровольного действия и ретранслирования политической культуры на соответствующую среду, в результате которой субъект воздействия, изначально предполагающий одностороннее влияние, вступает в синергетические неравновесные отношения с объектом действия, на основе которых формируется новая культура, включающая в себя элементы обеих культур, но сохраняющая доминирующую роли культуры субъекта воздействия. Данная формулировка сознательно не привязана только к сфере международных отношений. В следующей главе будет показано, какое место находил концепт мягкой силы в том числе сфере внутригосударственных отношений в последующие этапы истории.
Почему история знает такое явление, как мягкая сила? Очевидно, что в самом общем смысле, причина заключается в самой природе человека, его врожденной склонности решать тот или иной вопрос не только силой оружия, но и силой слова, или, как отметил бы древнеримский политический деятель Марк Туллий Цицерон, «силой пера». «Есть два рода деятельности, которые могут возвести человека на высшую ступень достоинства: деятельность полководца или выдающегося оратора. От последнего зависит сохранение благ мирной жизни, от первого - отражение опасностей войны... Для полного процветания государства в условиях мира, так и войны необходим ”союз меча и пера”» (Цицерон, 1962, 30). Мы видим, что в подходе Цицерона также присутствует идея о связи и сопутствии жесткой силы силой мягкой, как обозначалось выше.
Как часть общего греко-римского мира, Древний Рим, как республиканский, так и имперский, был примером подобного сочетания меча и пера, на которое указывает Цицерон. Если позволить себе именовать подобную политику мягкой силой, то можно заметить, что в делах внутригосударственных мягкая сила Рима проявлялась отчетливее всего в культурной интеграции завоеванных народов и племен, их переселении на территорию Рима и последующей ассимиляции вместе с другими неримскими, но исконно проживающими на территории империи этносами. Данная политика не была и не могла быть абсолютно успешной (варвары, нападавшие на Рим, так и остались варварами, уничтожив, в конце концов, Западную империю), однако она позволила Римской империи создать гибкую, по меркам своего времени, систему общественных отношений и просуществовать сотни веков. Дополнительно, в этой связи можно отчетливо заметить, что в вопросе «гражданства» римская традиция также дает нам пример успешного решения насущного вопроса правонаделения: осознавая необратимость расширения империи и увеличения числа проживающих на ее территории людей, римские власти не могли не понимать, что все эти люди так или иначе будут задействованы в социальных процессах государства. Для подавления центробежных тенденций среди «не римлян», наряду с силой меча была использована и сила слова, сила закона и интеграции, которая позволила римлянам существенно расширить понятие «гражданина», создав категорию «латинских граждан» и наделяя существенными правами не только обитателей Лация и Аппенинского полуострова, но и завоеванных территорий и даже тех государств, которые были союзниками Рима.
Справедливости ради стоит отметить, что подобная политика Рима, хоть и была успешной, однако сам процесс интеграции новых масс в римскую систему общественных отношений, их наделение частными правами, можно назвать мягким с большой оговоркой. Ярким примером этому, пожалуй, являются гражданские войны, восстания, сотрясающие Рим десятилетиями. Тем не менее, именно успешность данного исторического проекта позволяет нам рассматривать его именно как проявление мягкой силы культурного воздействия. Мягкая сила зиждется на возможности и мочности формировать предпочтения других людей самому, причем делая это так, чтоб они думали, что делают и предпочитают что-либо по своей воле, т.е. добровольно. Соответственно, когда желания людей получить права граждан и стремления римского руководства интегрировать новые массы в собственную культуру совпали, механизм мягкой силы сработал.
Тем не менее, как показывает пример Рима, и жесткая сила обладает в определенной степени привлекательностью, присущей элементам мягкой силы. Это, в первую очередь, касается веры в военную мощь и непобедимость обладателя жесткой силы, что не может не играть роли в формировании повестки дня и добровольном, сознательном желании подчинения подобной силе (желании, которое, необходимо признать, очень часто может быть основано на чувстве страха и боязни). Сделав исторический скачок в эпоху Средневековья, мы можем заметить, что данный подход нашел свой отклик и в последующие века, о чем недвусмысленно свидетельствуют гениальные произведения флорентийского писателя и политического деятеля Никколо Макиавелли. Итальянский автор смело говорит о том, что любому государству по отношению к своим поданным надо использовать такую политику, при которой последние одновременно и боялись, и любили правителя, причем больше боялись, чем любили. Согласно Макиавелли, для достижения поставленной цели существуют два способа действий: путь закона (как человеческий способ) и путь насилия (как способ животный). Но путь закона очень часто оказывается малоэффектным. Поэтому люди, как описывает их Макиавелли, прибегают иногда ко второму способу. Государи же должны уметь пользоваться обоими способами в равной мере, развивая в себе как человеческую, так и звериную природу. Поэтому государь должен подобиться двум животным - льву и лисе. Следуя их звериной природе, так как лев боится капканов, а лиса - волков, государь должен подражать второй, чтоб избежать и обойти капканы, и льву, чтобы победить врагов (Макиавелли, 2002, 85).
На примере макиавелистского подхода, мы видим, что Средневековье, как исторический этап, характеризующий период развития западной цивилизации, также сочетал в себе элементы как жесткой, так и мягкой силы. Вообще, стоит вкратце отдельно остановиться на взаимоотношениях этих двух типов сил, учитывая, в том числе, средневековый опыт.
Выше мы отмечали, что один тип силы непосредственно соприкасается с другим. Тем не менее, по Найю, "мягкая сила не зависит от жесткой" (Nye, 2004, p.9). Однако, анализ развития международных отношений и внутриполитических решений позволяет нам предположить, что как самостоятельный концепт мягкая сила все же зародилась в рамках жесткой силы и отпочковалась от нее, что дает Найю возможность рассматривать ее подобным образом. Однако нельзя с уверенностью утверждать о полной независимости мягкой силы от жесткой. Может ли государство использовать в своей политике и практиковать мягкую силу не обладая мощным и внушительным военным арсеналом, боеспособной армией, крепкой экономикой? Наверное, нет. Во всяком случае, история не знает примеров, когда слабые государства лишь за счет собственного культурного влияния и убеждения словом и пером могли быть привлекательным примером, за которым последовали бы другие. Поэтому вышеупомянутое утверждение Найя должно быть пересмотрено. Автор приводит пример Ватикана, который казалось бы не обладает жесткой силой. Однако рассмотрение данного города-государства в отрыве от исторического контекста и логики его формирования является неверным путем. Ватикан, в первую очередь, как образ собирательный, образ западного католического христианства, основывается на мощном институте папской власти, которая, в свою очередь, имеет мощнейший инструмент убеждения и принуждения - веру. Вся история католической церкви с центром в Италии доказывает, что даже обладание верой не противоречило одновременному использованию сложнейшего механизма воздействия военными средствами, зиждившимися в том числе, но не исключительно, на вере. Речь, конечно же, идет о крестовых походах, ордене иезуитов и целом институте инквизиции, который насильственным способом распространял пламя католичества по всему миру. Поэтому не стоит забывать, что корни Ватикана сегодняшнего уходят в вековую традицию обладания мощным институтом принуждения и военного решения вопросов. С другой стороны, было бы еще большей ошибкой утверждать, что жесткая сила дает возможность решить любой вопрос. Жесткая сила породила мягкую силу, но полное отвержение своей отпочковавшейся дочери не имеет для нее никакого разумного смысла. Удерживать власть на насилии, терроре, репрессиях, угнетении возможно, но насколько дальновидна и крепка подобная политика? И сегодня очень многие политики и люди, играющие не последнюю роль в мире политическом, ошибочно считают, что военные активы являются единственным решающим инструментом в достижении целей, недооценивая роль мягкой силы. Подобную близорукость Най именует ничем иным, как "одномерным видением трехмерного мира" (Nye, 2004, p.5).
В подобном видении не последнюю роль играет ошибочное восприятие соотношения власти и религии. Вопросы, которыми мы задались в самом начале работы, а также пример политики Ватикана являются этому характерными примерами. Если рассмотреть религию с точки зрения концепта мягкой силы, то можно сказать, что сердцевина любой религии - вера, - дает возможность добровольного подчинения. В этом отношении, религия обладает громадным внутренним зарядом, который, в сопоставлении с жесткой силой (если рассматривать религию в качестве силы мягкого типа), может оказаться намного более сильным орудием для достижения цели. «Чужая агрессивная религия со всей очевидностью куда более серьезная и непосредственная угроза для общества, нежели агрессивная зарубежная технология … Глубинная причина заключается в том, что если технология оперирует прежде всего поверхностными факторами жизни, то религия проникает прямо в сердце; и хотя технология тоже в конечном итоге может иметь серьезный разрушительный эффект на духовную жизнь общества, в котором она укоренилась, этот эффект проявляется не слишком быстро» (Тойнби, 2009, стр.290-291). Иными словами, религиозное влияние создает более долгосрочный эффект воздействия. Рассматривая религию в контексте мягкой силы, это означает, что мягкая сила может быть куда более эффективной, чем сила жесткая.
Мягкая сила - это не только возможности и побуждения к добровольному действию, но и сами институты, стандарты и правила, которые привлекают внимание и являются желанными для имплементации другими акторами. Подобные стандарты, институты и структуры формируют целостную систему мягкой силы, которая зиждется, в основном, на трех базовых ресурсах: на культуре страны и тех ее аспектах, которые привлекательны для других; на политических ценностях данной страны, которые принимаются и другими странами; на внешнеполитической модели поведения страны, которая принимается в качестве легитимной и имеет моральный авторитет (Nye, 2004, p.10). Делая очередной шаг в исторической перспективе по направлению к нашему времени, можно заметить, что подобными ресурсами в Новое время обладала Великобритания. Государство, где «никогда не заходит Солнце», создало одну из самых успешных и привлекательных имперских моделей в истории, на которую долгое время равнялись многие державы. Британский и, особенно, в пик своего могущества, викторианский стиль правления, политическое устройство Британии, могучая армия, непобедимый флот и расширяющаяся экспансионистская политика в течение веков делали это государство ведущим локомотивом западного мира, который выказывал претензию также и на мир восточный. Однако, и данной просвещенной модели рано или поздно суждено было угаснуть. Утверждение о необратимости угасания британского могущества основано на ее схожести с империями подобного типа, в том числе, конечно же, с Римом. Основной ошибкой, которую допустила Великобритания, подобно ошибкам предыдущих великих держав, стала самоуверенность в собственное безграничное могущество. Подобно Риму, Великобритания поверила в то, что она - вершитель конца истории. Эта иллюзия была на практике доказана через политику преимущественно насильственного насаждения собственной «идеальной» модели, в противовес мягкой имплементации. "Англичанин викторианской эпохи снисходительно, хотя и с любопытством и оттенком жалости, но без всякого опасения или дурного предчувствия взирал на жизненный спектакль менее счастливых обитателей других мест и времен, боровшихся и погибавших в половодье истории, - почти так же, как па каком-либо средневековом итальянском полотне спасенные дущи самодовольно глядят с высоты Райских кущ на мучения обреченных, попавших в Ад. Карл Великий - такова судьба - остался в истории, а сэр Роберт Уолпол хотя и под угрозой поражения, но умудрился выкарабкаться из бушующей пены прибоя, в то время как мы, все остальные, уютно устроились выше линии прилива в выигрышной позиции, где ничто не могло потревожить нас. Возможно, кое-кто из наших более отсталых современников и брел по пояс в потоке отступающего прилива, но что нам до них?" (Тойнби, 2009, 14). Бесспорно, Великобритания являлась великой державой, локомотивом экономического и политического развития своего времени, однако, во-первых, данное господство зиждилось на принудительном расширении и военной экспансии, а, во-вторых, оно усыпляло бдительность самой Великобритании, действуя на нее подобно чарующим звукам мифических сирен, столь сладким на слух, но губительным для любого мореплавателя.
Великобритания, подобно Риму, проводила как жесткую, так и мягкую политику. Однако, в конечном итоге она предпочла силу военного давления, что достигло своего апогея в англо-бурской войне 1899-1902 годов. Закрепление приоритета за военным способом достижения целей стало для самой Великобритании, так же, как и для всех остальных держав, выбравших подобный путь воздействия, миной замедленного действия. Впоследствии Великобритания сохранила свое ведущее положение в мире, в том числе в экономической и политической среде, однако претендовать на единоличное господство и лидерство уже не смогла.
Чем же мягкая сила могла помочь Великобритании, по крайней мере, отсрочить неизбежный закат? Если мы утверждаем, что в долгосрочной перспективе оказания воздействия на объект мягкая сила более эффективна (на примере той же религии), в чем же заключается подобная эффективность с точки зрения самого актора воздействия? На наш взгляд, ответ кроется в следующем: в нормально функционирующих обществах государство является единственным институтом, обладающим монополией на применение насилия. То есть жесткой силы. Является ли ситуация аналогичной и в случае с мягкой силой? Нет. И это делает мягкую силу более мощным инструментом. Государству не обязательно самому реализовывать культурную политику по насаждению собственной модели. Достаточно заразить людей идеей о правильности такой модели, создать условия для добровольного внедрения модели и ее поддержания. Работу государства в этом аспекте могут выполнять институты, организации и структуры, находящиеся на разных общественных уровнях и не имеющие прямой связи с властью. Добровольное следование указанной линии - то реализуемое качество мягкой силы, которое делает ее эффективной и помогает создать прочный фундамент веры в правильность собственных убеждений, считая их результатом независимого выбора, и верности данным убеждениям, которая более стабильна, в том числе и во временном отношении, по сравнению с политикой военного принуждения верности.
Однако мягкая сила, так же, как и жесткая, имеет свои границы воздействия. Чем очерчены они? Сама мощь жесткой силы, такой, как, например, оружие массового уничтожения, в первую очередь, ядерное оружие и его разрушительные способности, ограничивает эту силу. Жесткая сила ограничивает саму себя из-за степени собственной жесткости. Имеет ли границы мягкая сила? Возможно. История предыдущих эпох доказывает, что рассеивание и влияние мягкой силы, как правило, ограничивалось географическими границами области, подконтрольной актору, и прилежащими к ней территориями, при этом не имев возможность сделать ареал действия более широким или опоясать весь мир целиком. Эллинизм не продвинулся за границы бывшей империи Александра Македонского, культура Рима создавала сильное воздействие на союзников империи в близких ей по духу странах (при этом, имеющих уже отпечаток опыта воздействия греко-римской культуры эллинизма), а Великобритания хоть и обладала колониями в пяти континентах, однако сохраняла их преимущественно военным способом, что и привело эту державу к неминуемому упадку.
Мы уже упоминали о том, что история имеет качество повторяться и то, что помимо оболочки и формы имплементации, современность в количественном отношении дала нам мало нового с точки зрения развития подхода мягкой силы. Двадцатый век родил термин мягкой силы, но не стал отцом самого явления. Век атомного оружия и двух мировых войн не может претендовать на рождение и монополию подхода мягкой силы. Тем не менее, этот век все же можно выделить особо от всех предшествующих эпох, и то, что он стоит особняком, во многом является заслугой именно изменения формы применения мягкой силы.
История подобна колесу, которое способно на вращение, однако для наличия такого действия, для колеса необходимо создать соответствующие внешние условия, в сочетании с которыми оно способно вращаться. Если мягкая сила - это колесо, приведенное в действие эпохой эллинизма, то век двадцатый и те изменения, которые в нем произошли - это среда, заставившая крутиться колесо со скоростью, невиданной ранее. Две опустошающие мировые войны доказали не только тупиковость решения вопросов военным способом в эпоху расщепления атома, но и возросшую роль невоенных способов перекройки мира за счет применения экономических, идеологических и культурно-ценностных инструментов влияния. В результате, понимание актуальности невоенных механизмов воздействия и их огромного потенциала стало ключом успеха для тех, кто смог совершить ревизию над ошибками прошлых поколений о приоритете жесткой силы над мягкой и вывести для себя соответствующие уроки. Соединенные Штаты Америки стали первым государством, вобравшим в себя не только свой собственный опыт двух веков, но, что более важно, опыт других стран. С отказом от политики изоляционизма и началом активного участия в международных отношениях, к середине прошлого века США смогли поглотить и переварить тысячелетний опыт культурного влияния Европы и нащупать тот самый путь к доминантному успеху, который был отвергнут Старым Светом и в частности Великобританией в процессе погони за мировым господством преимущественно военными методами.
В своей политике идеологического противоборства коммунизму и Советскому Союзу, Соединенным Штатам удалось универсализировать сам Западный мир, удерживая его в орбите лояльности посредством слепка единого культурно-ценностного пространства, в котором участники добровольно не покидали его. Монолитность подобного образования не вызывала сомнений вплоть до конца Холодной войны, пока существовала внешняя «угроза». Как только Советский Союз распался, практическая необходимость находиться в радиусе влияния единой универсализированной системы с точки зрения внешней угрозы отпала, однако сама система, при том же гениальном подходе Соединенных Штатов смогла трансформироваться: США удалось то, что не удавалось до этого никому, а именно, сохранить собственное доминантное положение на Западе посредством внушения самой Европе идеи о необходимости единого подхода практически ко всем вопросам мира политического и околополитического. Создав условия для долгосрочного культурного, экономического и, в том числе, военного влияния на материке, США смогли универсализовать Старый Свет и универсализироваться вместе с ним в нечто новое, что мы привыкли называть общим термином «Запад». Иными словами, Америка смогла не просто создать некий паритет между собственным военным и невоенным влиянием, но и институционализировать последнее, создать целостную систему культурно-массового воздействия, которая разрушила антагонистическую систему советского образца, как принято говорить, без единого выстрела, после чего, осознав собственную мощь, начала распространяться по остальному миру.
Подобная живучесть американской модели мягкой силы основана на ряде особенностей. Эти особенности проявлялись как в эпоху Холодной войны, так и сейчас, успешно пережив последнюю. В первую очередь, для наделения мягкой силы особенностью универсального воздействия, необходимо создать подобный ей внешний противовес со стороны другого актора, который представлял бы угрозу не только для тех, кто придерживается подобного универсализма американского толка, но и для тех, кто находится в срединном состоянии между двумя системами. Такой угрозой в глазах проповедников универсализма стал коммунизм. "Как только что-либо идет вкривь и вкось при не поддающихся контролю обстоятельствах, мы тут же обвиняем противника в том, что это именно он засорил плевелами наше поле, и этим автоматически оправдываем свои ошибки и неумение вести собственное хозяйство. Конечно, это старая история. Столетия назад, когда о коммунизме еще никто и не слыхивал, наши предки находили козла отпущения в исламе. В XVI веке ислам вызывал в сердцах западноевропейцев такую же истерию, какую коммунизм вызывает в XX веке, и в основном по тем же причинам. Как и коммунизм, ислам - движение антизападное, хотя в то же время это как бы еретическая версия западной веры; так же как и коммунизм, он оттачивал клинок Духа, против которого бессильно материальное оружие" (Тойнби, 2009, 29). Тойнби, несомненно, прав. Однако он упускает из виду ту особенность, что западный универсализм был не просто материальным оружием: материальный клинок был выточен более изощренным инструментом нематериального воздействия идей об универсальности принципов свободы, частной собственности и демократии, умело присвоенных Соединенными Штатами себе, пропущенных через жернова собственного трактования и пущенных в конвейерное производство по остальному миру. Такой механизм стал смертельным для коммунизма. Осознание как созидательной, так и разрушительной мощи мягкой силы, ее широкое применение, позволили Америке стать единоличным победителем в Холодной войне и охватить практически весь земной шар щепцами универсализма. Однако сохранение системы однополярного мира во главе с США длилось недолго. "Если это чувство восторга и охватило бы ненадолго европейские умы, то быстро рассеялось бы под влиянием сомнений. Распространение западной культуры из Европы по всему миру, может быть. и великое дело в количественном отношении, но как насчет качества? Если бы в этот момент Европа была вычеркнута из Книги Жизни, смогла бы Западная цивилизация поддержать европейские стандарты в условиях чуждого окружения, куда она пересажена? Если бы Европа исчезла, смогла бы вообще Западная цивилизация сохраниться? Или, если Европа остается в живых, но лишается своей позиции превосходства - что со всей очевидностью и настигает ее, - сможет ли Западная цивилизация, хоть и спасенная от разрушения, избежать упадка и вырождения?" (Тойнби, 2009, стр.104) Вопросы, которыми задавался Арнольд Тойнби более полувека назад, кажется, актуальны и сегодня, с той лишь оговоркой, что европейские стандарты в веке двадцать первом мало отличимы от стандартов американских, в первую очередь, так как срослись друг с другом, создали универсальную для обеих систем ценностную установку. Тем не менее, эта система обладает врожденным дефектом, который, как кажется сегодня, не в состоянии излечить даже родители данной системы. Недостаток институционализированного подхода американской мягкой силы заключается в ее стремлении к тотальному уравниванию всех объектов воздействия единым гребнем выгодных ей стандартов. Америка, сросшись с Европой (по крайней мере, с ее западной частью), отказывается более срастаться с другими культурами и цивилизациями, предпочитая равнять всех под себя прокрустовым ложем либерального универсализма.
Здесь нам хотелось бы опять обратиться к Тойнби, чье глубокое понимание международных отношений предвосхитило изменения, произошедшие в сфере последних. "То обстоятельство, что противник угрожает нам скорее тем, что обнажает наши недостатки, нежели тем, что силой подавляет наши достоинства, доказывает, что Вызов, который он нам бросает, исходит не столько от пего, сколько от нас самих, Это, собственно, происходит благодаря недавнему колоссальному подъему Запада в области технологии - фантастическому прогрессу в области "ноу-хау", - а это именно то, что давало нашим отцам обманчивую возможность убедить себя в том, что для них история вполне благополучно завершилась" (Тойнби, 2009, стр.30-31). Апогеем такого подхода к рассмотрению истории и собственной роли в ней является знаменитая работа американского политолога Фрэнсиса Фукуямы, провозгласившего конец истории. Однако его подход, так же как и вера сторонников западного либерального универсализма в вечное господство последнего, уже нашли практические опровержения. «Каким бы высоким ни был уровень материальной жизни, это не освободит душу человека от требования социальной справедливости; а неравное распределение товаров и средств в этом мире между привилегированным меньшинством и неимущим большинством превратилось из неизбежного зла в невыносимую несправедливость именно в результате последних технических достижений Запада» (Тойнби, 2009, 33-34). Технические инновации последних десятилетий стали не просто инструментом к достижению новых высот, но и средством эксплуатации, используемым для закрепления существующего доминантного положения Запада. Последний пытается сохранить монополию на благосостояние и привязать ее к собственной универсальной культурно-ценностной системе, ставя, таким образом, остальной мир перед четкой дилеммой: либо принять данную систему, внедрить ее и пользоваться ее благами, в том числе материальными, либо отвергнуть и стать соперником. В этом смысле, «демократический» западный универсальный либерализм отнюдь не толерантен. Для стран же, изначально не входивших в данную систему по географическим или иным причинам, «возникает судьбоносный вопрос: может ли кто-нибудь заимствовать чужую цивилизацию частично, не рискуя быть постепенно втянутым в принятие ее целиком и полностью?» Ответ на данный вопрос опять же дал Арноль Тойнби, к которому мы обратимся. Рассматривая отношения между Западом и исламским миром в глобальном контексте, Тойнби пишет: «Эти концентрические атаки современного Запада на Исламский мир ознаменовали и нынешнее столкновение между двумя цивилизациями. Очевидно, что это часть более крупного и честолюбивого замысла, где Западная цивилизация имеет своей целью не больше и не меньше, как включение всего человечества в единое общество и контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и на воде и к чему можно приложить для пользы дела современную западную технологию. То, что Запад совершает сейчас с исламом, он одновременно делает и со всеми существующими ныне цивилизациям - Православно- христианским миром, Индуистским и Дальневосточным, - включая и уцелевшие примитивные общества, которые находятся в безвыходном положении даже в собственной цитадели - в Тропической Африке. Таким образом, современное столкновение ислама и Запада не только глубже и интенсивнее, нежели любое из прежних, оно также представляет собой весьма характерный эпизод в стремлении Запада вестернизировать весь мир; предприятии, которое будет, вероятно, считаться самым важным и почти наверняка самым интересным в истории поколения, пережившего две мировые войны, Итак, ислам вновь стоит лицом к лицу с Западом, прижатый к стене и на этот раз в более неблагоприятных для него обстоятельствах, нежели в самые критические моменты Крестовых походов, ибо современный Запад значительно превосходит его не только силой оружия, но и в экономике, на которой базируется в конечном итоге военная паука, но более всего - в духовной культуре - единственной внутренней силе, создающей и поддерживающей внешние проявления того, что мы называем цивилизацией" (Тойнби, 2009, 160-161; 177-178).
Как верно подмечает Тойнби, этот же вопрос поглощения мягкой силой Запада стоит не только перед Исламом, но и перед другими цивилизациями. Этим, пожалуй, и характерен век двадцать первый, как век глобализации: любое действие, произведенное в сфере международных отношений, по крайней мере между двумя цивилизациями, с необходимостью будет иметь какой-либо эффект на всю систему международных отношений в целом. Тот мир и те цивилизации, которые можно назвать «неЗападом» прекрасно осознают это, как и то, что им пытаются навязать. «Как бы ни различались между собой пароды мира по цвету кожи, языку, религии и степени цивилизованности, на вопрос западного исследователя об их отношении к Западу все - русские и мусульмане, индусы и китайцы, японцы и все остальные - ответят одинаково. Запад, скажут они, - это архиагрессор современной эпохи, и у каждого найдется свой пример западной агрессии» (Тойнби, 2009, стр.252).
На протяжении всей Холодной войны и в период, последовавший за ней, Соединенные Штаты действительно смогли внушить всему миру незыблемость и правомочность собственных универсальных постулатов. Удалось им это благодаря усвоению главного урока мягкой силы: страна может достичь желаемого результата в международных отношениях не только силой военного принуждения, но потому что другие страны, восхищаясь уровнем ее развития и процветания, хотят брать с нее пример, подражать ей, идти за ней. Как справедливо отмечает тот же Най, мягкую силу создают не только высокая культура (поэзия, литература, государственная система образования), но и массовая (возможно даже в большей мере), которая нацелена на массовое развлечение. Когда высокая и массовая культура сочетаются, когда ограниченность и узконаправленность системы ценностей меняется на широкое распространение, происходит создание "универсальной культуры" (Nye, 2004, p.11). Сегодня подобной культурой обладает лишь США. До этого, универсальная культура восседала на пьедестале мировой истории лишь в эпоху греко-римского и британского владычеств. Однако, если универсальность культуры в эпоху Рима и викторианскую эпоху ограничивалась владениями империи (племена и народы за ее пределами не очень-то и перенимали ее, оставаясь приверженцами собственных языческих культур, подобно многочисленным племенам варваров), то культура западного либерализма уникальна тем, что рассеяна по всему миру. На наш взгляд, ключевым гарантом подобного успеха пролиферации культурного влияния явился элемент доступности культуры Соединенных Штатов: в этом смысле, если рассматривать универсализм культуры США как системы, основанной на двух типах (высокая и массовая), то, скорее, культура США более тяготит к массовости, ее элемент занимает большее место, чем высокая культура. Часто мягкая сила, появляющаяся в неформальном виде через распространение массовой культуры, может иметь более эффективное воздействие на умы людей, чем официальная линия внешнеполитических ведомств. Намного легче убедить людей следовать демократии, чем навязать ее и принудительно заставить следовать ей (Nye, 2004, p.17). При этом вполне естественно, что ведя и завлекая другие страны своим примером в ареал собственного действия, никто в самой Америке не обещал, что реальная жизнь в этих странах будет идентична американской общественной модели.
В заключении работы нам бы хотелось обратить внимание еще на один интересный вопрос, связанный с природой мягкой силы. Джозеф Най считает, что мягкая сила является продуктом демократического общества. На наш взгляд, нельзя с полной уверенностью согласиться с данным утверждением. И дело не только в том, что она существовала и применялась и в недемократических обществах.
То, что в демократических политических режимах за счет ее самой природы и специфики, прибегают больше к мирному убеждению, чем к насильственному, не дает нам право утверждать, что сама мягкая сила зародилась в демократии и, тем более, что те режимы, которые именуются авторитарными или даже тоталитарными, полностью отчуждены от политики мягкой силы. Более того, как доказывает история, ошибочно к политическим концептам, подобно мягкой силе, прикреплять клише "хороших", либо "плохих" феноменов. Их необходимо рассматривать только с позиции голой прагматики и эффективности. Зачастую сама мягкая сила являлась средством транзита от демократии к авторитаризму и тоталитаризму. "Мягкая сила - есть привлекательная сила", а "ресурсы мягкой силы - это те активы, которые производят, генерируют данную привлекательность", - утверждает Най (Nye, 2004, p.6). Однако нередко именно данная привлекательность становилась причиной зарождения самых жестоких и уродливых проявлений человеческой агрессии, подобно нацизму, пришедшему к власти под овации демократических выборов.
Мягкая сила - это оружие массового воздействия, которое не уступает современным военным средствам жесткой силы. Ее воздействие настолько внушительно, что, если жесткая сила способна уничтожить объект, то мягкая сила принуждает его к добровольному переходу на сторону субъекта, разделяя ценности, убеждения последнего. Как и в случае с любым оружием, пользование мягкой силой предполагает ответственность и наличие сознательного подхода по ее применению. Цель не должна оправдывать средства. Желание достичь унифицированной системы культурных ценностей и взглядов не должно вести к аннигиляции культурно-ценностной системы объекта воздействия. Гуманное предназначение и главная задача мягкой силы истекает из ее природы, выраженной в данном нами определении: применение мягкой силы - это, прежде всего, синергия, рождающая новую культуру. Такая культура должна не только представлять миру нечто новое, но и обогащать собственные основы, на которых она зиждется. Дерево не может существовать без своих корней. Чем глубже и прочнее они, тем здоровее будет ствол и крона. Подобно дереву, и новая культура, основанная на корнях предшествовавшей ей культур, не должна отрекаться и отбрасывать их. За подобным действием неизбежно следует и угасание этой новой культуры. В свое время успешным примером рождения новой культуры стал эллинизм, сохранивший как греко-римскую культуру, так и восточную культуру. Сам он с течением времени также угас, однако успел перед этим оставить громадное историко-культурное наследие, сохранившее память о самом эллинизме на века.
Подобная созидательная направленность заранее предвосхищает успех в деле реализации мягкой силы. Отказ от стремления тотального контроля или, что еще хуже, поглощения культуры объекта действия, его замена стремлением, направленным на выработку взаимоприемлемого результата есть единственно возможный сценарий, при котором возможно будет избежать ошибок прошлого. В такой парадигме мягкая сила не только заработает, но приобретет также гуманно-творческий элемент, способный дать нам шанс на сохранение и приумножение богатств наследия предыдущих эпох.
______________________
Дословно: «Мягкая сила - средства к успеху в международной политике». Пер.: А.Г.
Формальной датой угасания эллинистической культуры считается установление римского господства на территориях, где доминировал эллинизм, и падение последнего эллинистического государства - птолемеевского Египта в 30 г. до н.э. (см.: «Эллинизм» в Большая советская энциклопедия в 30 т. , гл. ред. А. М. Прохоров, М.: Советская энциклопедия, 1969 - 1978) Тем не менее, такая привязка гигантского пласта, целого исторического феномена к конкретной единичной дате кажется неверной. Даже при отсутствии государства, которое формально поддерживало подобную политическую культуру, сама природа последней, как и любой культуры, предопределяет ее «текучесть» во временном отношении. Иными словами, даже после падения птолемеевского Египта и распространения римского стоицизма в качестве новой доминирующей культуры, эллинизм не мог быть уничтожен в одночасье, но, что кажется более естественными и вероятным, угасал постепенно.
Данную дифференциацию по сути можно считать формальной, потому что по своему типу общественного устройства, этике и внешней политике Рим, независимо от его формального политического устройства, всегда имел имперский дух и имперский характер, проявляющихся на всех трех обозначенных уровнях.
Верность данного утверждения можно проиллюстрировать самым ярким историческим примером последних тридцати лет, а именно, распадом Советского Союза без единого выстрела.
Фукуяма Фрэнсис «Конец истории и последний человек», Изд-во АСТ. М., 2009
Акоп Габриелян
На сегодняшний день США - наиболее яркий пример страны, использующей «мягкую силу». Безусловно, страна тратит большие деньги на продвижение «мягкой силы» по всему мируForeign Policy. (2016). The War on Soft Power . Available at: http://foreignpolicy.com/2011/04/12/the-war-on-soft-power/ .. Соединенные Штаты Америки вкладываются в развитие публичной дипломатии, в образовательные и обменные программы, развивают военные контакты, помогают странам, пострадавшим от стихийных бедствий, и странам, нуждающимся в помощи в развитии. Военную силу США можно классифицировать на «жесткую» и «мягкую» силу. Хорошее военное обеспечение государства, сильная армия становится источником престижности страны, и военное сотрудничество между странами и совместные учения обеспечивают прочные связи, тем самым утверждая «мягкую силу». США в полной мере использует военную силу как продвижение своего имиджа. Примером тому служит НАТО.
США для всего мира являются страной, где демократия - одна из основных ценностей для общества. Демократические выборы и многопартийная система, права и свободы человека, благотворительные кампании (например, помощь странам, пострадавшим от стихийных бедствий) - подобные политические институты и ценности делают имидж США положительным на мировой арене. Культурные ценности США также распространяются по всему земному шару. Американские фильмы, поп-музыка, джаз, американская литература известны и, главное, понятны всему миру. Благодаря распространению английского языка американская культура становится намного ближе для населения планеты. Еще одна важная деталь, которая помогла США распространить свое влияние на весь мир - это культура потребления и потребительские предпочтения. Такие компании как Coca-Cola, TeslaMotors, Levi"s, Microsoft, Apple и другие известны всему миру, и, более того, их продукция широко распространена практически во всех странах земного шара. Таким образом, США, благодаря своей продукции, культуре и политическим ценностям, являются одной из наиболее привлекательных для жизни стран мира, в этом и проявляется ее «мягкая сила».
Еще одним положительным примером применения «мягкой силы» является Западная Европа. В первую очередь, главным элементом здесь является феномен Европейского Союза, объединения европейский стран, способных решать проблемы сообща. Главенство демократии, прав человека, принцип равенства перед законом, социальные блага для населения, сосредоточенность культурных объектов - все это так или иначе привлекает людей по всему миру. Доказательством привлекательности Западной Европы служит огромный поток мигрантов из Ближнего Востока и Африки, выбравшие Западную Европу как место, где можно жить и строить жизнь.
Многие небольшие страны преуспевают в использовании «мягкой силы». К примеру, Норвегия. Не будучи страной ЕС, Норвегия существует на мировой арене как небольшой, но индивидуальный игрок, проявляющий активность в основном в гуманитарных вопросах и вопросах международного развития. Это во многом влияет на благоприятный имидж Норвегии.
Конечный результат от применения «мягкой силы» зависит от того, кто ее продвигает. Отрицательным примером использования «мягкой силы» является ИГИЛ, вербующий боевиков по всему миру благодаря религиозной составляющей. Именно религия является «мягкой силой» ИГИЛ, а также обещания идеального мира, который воцарится на Земле после победы над кафирами, или неверными. Более того, в «Исламское государство» едут выходцы из бедных регионов в надежде заработать. В этом случае обещание денег - «мягкая сила» ИГ. Не менее важная составляющая часть вербовки - это вербовка молодых девушек, которые едут к возлюбленным в ДАЕШ.
Сегодня «мягкая сила» - это также основополагающий элемент в политике Китая. Будучи важным мировым экономическим игроком, Китай продолжает завоевывать свой имидж благодаря быстрым темпам роста экономики, быстрым развитием страны, невмешательством в дела других государств. Более того, китайское правительство много внимания уделяет распространению китайской культуры за рубежом, способствуя созданию центров китайского языка и культуры в различных странах мира. Особенное внимание Китай уделил Олимпийским Играм 2008 года, во время проведения которых китайское правительство устроило ряд мероприятий в контексте «мягкой силы».
Таким образом, «мягкая сила» в своем применении имеет как положительные, так и отрицательные результаты. Результат зависит непосредственно от стороны, которая применяет «мягкую силу», и от поставленных целей. На примере ИГИЛ видно, что «мягкая сила» - это легко управляемый инструмент, способный также легко распространяться среди людей, так как «получатель» «мягкой силы» всегда считает, что решение принимает он сам, и его никто не направляет извне. В этом скрытом эффекте и состоит мощь «мягкой силы».
Статья авторитетного американского политолога Джозефа Ная о необходимости перенесения акцентов в мировой политике с языка «жесткой» силы на «мягкую». Многие выводы автора диссонируют с привычной риторикой и основаны на глубоком анализе функционирования системы международных отношений. Ценность его рассуждений особенно велика в наши дни, когда интеллектуальные горизонты политиков стремительно сужаются до пределов порочного круга, задаваемого логикой антитеррористической истерии. Работы Дж. Ная и его единомышленников поддерживают веру в то, что современное черно-белое видение мира неизбежно уступит место более адекватной красочной картине.
Джозеф Най-младший - руководитель Школы государственного управления им. Дж.Ф. Кеннеди, профессор Гарвардского университета. Член американской Академии искусств и наук. Помощник заместителя госсекретаря США по вопросам поддержки безопасности, науки и технологии (1977-1979 гг.), заместитель министра обороны по вопросам международной безопасности в администрации Билла Клинтона (1994-1995 гг.).
Временный всплеск симпатий к Америке имел место после террористических актов 11 сентября 2001 года, но поведение Соединенных Штатов в войне с Ираком быстро свело на нет этот ресурс. Ведь и до 11 сентября действия администрации стали характеризовать как односторонние, вслед за политическим обозревателем Чарльзом Краутхаммером называя новый политический курс унилатерализмом.
Сторонники «новой односторонности» настаивали на активном преследовании американских интересов и распространении американских ценностей. Они критиковали нежелание Б. Клинтона воспользоваться уникальным политическим положением Америки. С их точки зрения, американские устремления повсеместно несут добро, американская гегемония — это благо, и на этом все споры должны закончиться. Тот факт, что Америка являет собой развитую демократию, сам по себе якобы достаточен для легитимизации ее целей.
Но европейцам все виделось иначе, и унилатерализм был воспринят в Европе негативно. Привлекательность Америки в глазах европейцев потускнела в последние несколько лет, и это, как показывают опросы, во многом связано с изменениями во внешней политике США:
— недавний опрос центра Пью установил, что большинство населения Великобритании, Германии и Франции высказывается за большую независимость от США в вопросах дипломатии и безопасности, чем прежде;
— осенью прошлого года большинство европейцев считали Соединенные Штаты источником угрозы миру, сравнимым с Северной Кореей или Ираном;
— наконец, яркая перемена по сравнению со временами «холодной войны»: явное большинство европейцев рассматривает сейчас односторонность американских подходов как серьезную внешнюю угрозу своему континенту на ближайшие десять лет.
Вывод ясен: попытки поднять унилатерализм от эпизодической тактики до полномасштабной стратегии дорогого стоили «мягкому» американскому влиянию на внешний мир.
«Мягкая» сила — это способность добиваться желаемого на основе добровольного участия союзников, а не с помощью принуждения или подачек. Американской истории известны выдающиеся примеры такого рода: это «четыре свободы для Европы» Франклина Рузвельта в конце Второй мировой войны; молодежь за «железным занавесом», слушающая американскую музыку и новости по радио «Свободная Европа» и «Голос Америки» во время «холодной войны»; китайские студенты, сооружающие модель статуи Свободы на площади Тяньаньмэнь во время массовых протестов; освобожденные в 2001 году афганцы, немедленно попросившие предоставить экземпляр Билля о правах; молодые иранцы, смотрящие запрещенные американские видеофильмы и передачи спутникового телевидения вопреки запретам теократического правительства. Когда ты можешь побудить других возжелать того же, чего хочешь сам, тебе дешевле обходятся кнуты и пряники, необходимые, чтобы двинуть людей в нужном направлении. Соблазн всегда эффективнее принуждения, а такие ценности, как демократия, права человека и индивидуальные возможности, глубоко соблазнительны. Но влечение может обернуться и отвращением, если в политике чувствуется надменность или лицемерие.
«Жесткая» сила, или «жесткое» могущество, — это способность к принуждению, обусловленная военной и экономической мощью страны. Мягкое могущество возникает, когда страна привлекает своей культурой, политическими идеалами и программами. Жесткая сила не теряет ключевого значения в мире, где государства стремятся оградить свою независимость, а внегосударственные группы, такие, как террористические организации, готовы прибегать к насилию. Но мягкая сила обретает все большее значение для сужения круга новых сторонников терроризма, а также для решения вопросов, требующих многостороннего сотрудничества.
Мягкая сила, которой Америка обладала в отношении Европы, была подорвана в 2003 году. В период подготовки к войне с Ираком опросы показывали, что поддержка Соединенных Штатов в большинстве европейских стран сократилась в среднем на 30 процентов. После войны неблагоприятное представление о США сложилось почти в двух третях из 19 стран, где проводились обследования. У большинства из тех, кто разделял подобные представления, они ассоциировались с политикой администрации Дж. Буша-мл., а не с Америкой как таковой. Однако на общенациональных выборах в ряде европейских стран отношения с США стали одним из самых острых вопросов.
Война в Ираке — не первый случай, когда спорный курс в сфере безопасности заставил американский имидж в других странах потускнеть. В Европе можно отметить четыре таких периода: после Суэцкого кризиса 1956 года; во время движения за запрет атомного оружия в конце 1950-х — начале 1960-х (в основном это коснулось Англии и Франции); во время войны во Вьетнаме в конце 1960-х — начале 1970-х; в период размещения в Европе ядерных ракет средней дальности в начале 1980-х. Согласно опросам журнала «Ньюсуик», в 1983 году до 40 процентов респондентов во Франции, Англии и Германии не одобряли американскую политику. В то же время большинство граждан всех этих стран с симпатией отзывалось об американском народе.
Непопулярная политика самым жестоким образом подрывает американскую «мягкую» силу. Имидж Соединенных Штатов складывается из многих элементов, и его привлекательность обусловливается различными причинами. Одни из них связаны с культурой, другие — с внутренней политикой и национальными ценностями, третьи — с содержанием, тактикой и стилем внешней политики. Все эти три компонента важны, но содержание внешней политики и ее стиль наиболее подвижны и наиболее подвержены контролю правительства.
Привлекательность США зависит и от ценностей, находящих свое отражение в существе и стиле внешней политики. Все государства преследуют собственные национальные интересы во внешней политике, но разница в том, насколько широко или узко мы определяем эти интересы, а также в том, какие средства используем для их достижения. В конце концов «мягкое» могущество проявляется в привлечении других к сотрудничеству без угроз и поощрений; следовательно, отчасти оно зависит от того, как мы формулируем наши цели. Политику, основанную на всеобъемлющих и перспективных целях, легче сделать привлекательной для других, чем имеющую узкий и близорукий характер.
Политика с большей вероятностью будет привлекательной, если она базируется на ценностях, разделяемых другими. Так, благодаря дальновидному курсу, в ходе которого был реализован план Маршалла, европейцы с радостью приняли американское лидерство. Однако воплощавшаяся в этом лидерстве «мягкая» сила Соединенных Штатов подкреплялась также и значительным совпадением американских и европейских ценностей.
Но если в той или иной стране восхищаются американскими ценностями, это не означает, что ее народ должен имитировать пути, какими американцы воплощают их в жизнь. Несмотря на неоспоримую привлекательность американской свободы слова, такие страны, как, например, Германия, имеют за плечами историю, которая заставляет их запрещать проявления ненависти, не наказуемые в Америке благодаря Первой поправке к Конституции США. Многим европейцам нравится приверженность Америки свободе, но у себя дома они отдают предпочтение политике, сдерживающей неолиберальный индивидуализм в экономике и насыщенной большей заботой об обществе. После окончания «холодной войны» две трети чехов, поляков, венгров и болгар считали, что Соединенные Штаты оказали благотворное влияние на их страны, однако менее четверти населения этих стран хотело «импортировать» американскую экономическую модель.
Третий источник «мягкого» могущества — это культурная привлекательность. Политический эффект массовой культуры — не новость. Голландский историк Роб Кроес указывает, что плакаты, выпускавшиеся пароходными компаниями и эмиграционными обществами в Европе в XIX веке, задолго до потребительской революции XX столетия создали представления об американском Западе как символе свободы. Молодые европейцы мужали и строили исполненный смысла мир, который многое заимствовал у Америки. Кроес утверждает, что в 1944 году коммерческая реклама, в которой содержались ссылки на провозглашенные Франклином Рузвельтом «четыре свободы» и развивались соответствующие идеи, имела значение урока по основам гражданственности. Поколение за поколением, молодежь в самых разных европейских странах — и к западу, и к востоку от «железного занавеса» — открывала для себя новые культурные альтернативы. Простые вещи, вроде синих джинсов, кока-колы или определенной марки сигарет, давали возможность молодому поколению выражать собственное «Я».
Такое воздействие массовой культуры помогло Соединенным Штатам добиться успеха в достижении, по крайней мере, двух важных целей. Одна из них — это демократическая реконструкция Европы после Второй мировой войны. План Маршалла и создание НАТО стали важнейшими инструментами поддержания экономического и военного лидерства, служившего движению в этом направлении. Но и массовая культура была важным элементом мягкой гегемонии. Австрийский историк Рейнгольд Вагнлейтнер указывает, что быстрая адаптация многих европейцев к американской поп-культуре после Второй мировой войны впрыснула молодую энергию и в «высокую» культуру послевоенной Европы, поскольку охотно усваивались такие простые принципы, как свобода, легкость, жизнерадостность, либерализм, современность и юношеский задор. Доллары, инвестированные в рамках плана Маршалла, были важны для достижения американских целей в реконструкции Европы, но не менее важными были и идеи, привнесенные с американской массовой культурой.
Из среднестатистических оценок по десяти европейским странам, где опросы проводились в 2002 году, видно, что две трети респондентов одобрительно относились к американской массовой культуре и американским успехам в науке и технике, но всего лишь одна треть высказывалась в пользу распространения американских идей и обычаев в их стране. И это не так уж ново. В 1980-х общественное мнение четырех крупнейших европейских стран благосклонно оценивало состояние американской экономики, а также систему американского правопорядка, религиозных свобод и разнообразия в искусстве. В то же время менее половины опрошенных англичан, немцев и испанцев рассматривали американскую модель общественного устройства как желательную для своих стран. То, как Америка ведет дела у себя дома, может улучшать ее имидж и способствовать восприятию ее легитимности, а это, в свою очередь, может содействовать продвижению ее внешнеполитических целей.
Другая причина недовольства европейцев имеет структурный характер. С распадом Советского Союза двухполюсный баланс военной мощи исчез, США стали единственной сверхдержавой и в этой роли вызвали чувства, какие порождает разница сил у мальчишек из одного квартала, — смесь восхищения, зависти и обиды. Еще в середине 1970-х большинство опрашиваемых в Западной Европе заявляли, что предпочитают скорее равное распределение сил между США и СССР, чем доминирование Соединенных Штатов.
Для некоторых европейцев, в особенности французов, восстановление многополюсности — важная политическая цель Европейского Союза. Но пока европейские общества не придут к выводу о необходимости значительного увеличения военных расходов (а сейчас европейская политика нацелена на наднациональную интеграцию), многополюсность в военной области маловероятна как цель. Более реальной для Европы представляется задача создать противовес экономическому могуществу и «мягкой» мощи США, используя его для ограничения унилатерализма. Многополюсность — это, может быть, химера, многосторонность — нет.
Некоторые апологеты «новой односторонности» не принимают в расчет нынешнее усиление антиамериканских настроений, считая их неизбежным следствием величия Америки. Иными словами, если европейские обиды неизбежны, с ними можно и не считаться. Это ошибочная точка зрения. США были недосягаемо сильны и в 1990-х, но далеко не так непопулярны. Как еще сто лет назад заметил президент Теодор Рузвельт, когда у тебя есть большая дубинка, лучше разговаривать поделикатнее. В противном случае сходит на нет «мягкая» сила. Проще говоря, несмотря на то, что масштабы могущества США действительно с необходимостью ставят их в положение лидера и превращают в объект и недовольства, и преклонения, — несмотря на это, и существо, и стиль американской внешней политики могут повлиять на имидж страны и легитимность ее политического курса, а следовательно — и на ее «мягкое» могущество.
«Новая односторонность» недооценивает важности «мягкой» силы и пренебрегает результатами опросов. Популярность, мол, вещь эфемерная и не должна служить руководством для внешней политики; Соединенные Штаты могут действовать, не ожидая рукоплесканий в мире; мы — единственная сверхдержава, и этот факт непременно будет вызывать зависть и обиды. Пусть иностранцы ворчат, но у них нет другого выбора, кроме как следовать за нами. Кроме того, Америка и раньше бывала непопулярной, но затем все «приходило в норму». Нам не нужны постоянные союзники и институты. Всегда, когда мы сочтем это необходимым, мы сможем собрать коалицию из желающих нас поддержать. Наши задачи должны определять состав коалиций, а не наоборот.
Но я считаю неправильными попытки с такой легкостью сбрасывать со счетов нынешнее падение нашего престижа. Действительно, в прошлом имидж Соединенных Штатов быстро восстанавливался после проведения непопулярной политики, но все это имело место в условиях «холодной войны», когда европейские страны опасались Советского Союза, так как видели в нем большее зло. Величие Америки с неизбежностью зависит ныне от разного рода потрясений, поэтому разумная политика должна сглаживать острые углы и снижать порождаемое недовольство. Это как раз то, что США делали после Второй мировой войны. Мы использовали ресурсы нашего «мягкого» могущества и привлекли других к участию в альянсах и институтах, которые прослужили шесть десятилетий. Мы взяли верх в «холодной войне» с помощью стратегии сдерживания, в которой наша «мягкая» сила применялась не менее широко, чем «жесткая».
Администрация Дж. Буша-мл. настаивает сегодня на важности продвижения демократии на Ближнем Востоке. Но в то же время она не желает, чтобы ее сдерживали существующие институты. В этом плане администрация использует «мягкую» силу демократии, но излишне упрощает проблему, делая основной упор на содержание процесса и пренебрегая его формой.
Единственный путь к осуществлению желаемых перемен заключается в том, чтобы действовать в согласии с другими и избегать противодействия, которое возникает, когда в США видят единовластную империалистическую державу. Поскольку демократию нельзя установить силой, а для ее укоренения требуется значительное время, наиболее верный путь к достижению наших долгосрочных целей лежит через международную легитимность и распределение бремени между союзниками и международными организациями. Нетерпимость администрации в отношении таковых может сорвать наши собственные планы. Это тем более обидно, что именно Соединенные Штаты создали союзы и институты, которые оказались в числе самых долговечных из тех, что имели место в современном мире и более полувека служили опорой американского могущества.
Европа выступает наиболее серьезным конкурентом Соединенных Штатов с точки зрения «мягкой» силы. Европейское искусство, литература, музыка, дизайн, мода и кухня издавна воспринимаются в мире с доброжелательным интересом. Многие страны Европы обладают сильной культурной притягательностью: из десяти наиболее широко распространенных в мире языков половину составляют европейские. Испанский и португальский связывают Пиренейский полуостров с Латинской Америкой, английский является общепринятым в обширном Британском содружестве, а представители почти 50 стран собираются на встречах, где их объединяет французский язык.
Европа в целом впечатляет своими «мягкими» ресурсами:
— Франция занимает первое место по числу Нобелевских премий в области литературы;
— Великобритания находится на первом, Германия — на втором месте в списке стран, где стремятся найти убежище беженцы и эмигранты;
— Франция, Германия, Италия и Великобритания превосходят США по средней продолжительности предстоящей жизни своих граждан;
— почти все европейские государства направляют на помощь развивающимся странам большую часть своего ВВП, чем Соединенные Штаты;
— хотя Великобритания и Франция намного меньше Америки, они расходуют на публичную дипломатию примерно столько же средств, сколько и США.
Ни одно европейское государство в отдельности не может соперничать с Соединенными Штатами по своим масштабам, но Европа в целом обладает таким же по объему рынком и даже несколько большим населением. А объединение Европы само по себе несет большой заряд «мягкой» силы. То, что война сейчас немыслима между странами, ожесточенно сражавшимися между собой на протяжении столетий, что вся Европа стала зоной мира и процветания, создает ей позитивный имидж повсюду в мире.
Один из показателей усиления «мягкого» могущества Европейского Союза — в растущей популярности точки зрения, согласно которой он выступает позитивной силой в решении глобальных проблем. Сразу вслед за войной в Ираке жители Центральной Европы и Турции дали ЕС более высокие оценки, чем Соединенным Штатам, за его вклад в решение самых разных проблем — от борьбы с терроризмом до сокращения бедности и защиты окружающей среды. Несмотря на то, что правительства многих стран Центральной Европы поддержали военные действия, которыми руководили США, общественность этих стран считала роль ЕС во многих аспектах более позитивной.
Конечно, в Европе по-прежнему имеется ряд проблем, что показали и разногласия по Ираку. Она выступает единым фронтом в сфере торговли, в валютной и сельскохозяйственной политике, все чаще — в области прав человека и уголовного права. Европа идет к более сильной конституции, согласно которой будет учрежден пост президента и министра иностранных дел, но в случае разногласий внешняя и оборонная политика останутся фактически за национальными правительствами. Деньги и пушки — традиционные козыри жесткой государственной власти — остаются в основном за странами-членами.
Далее. Бюрократические препоны и негибкость рынка труда — при наличии неблагоприятных демографических тенденций — сдерживают темпы экономического роста. Если не произойдет изменений, к 2050 году средний возраст населения США составит 35 лет, а стран ЕС — 52 года. Имея население, которое не только стареет, но и сокращается по численности, Европа будет вынуждена либо принимать все больше иммигрантов (что политически затруднительно), либо смириться с ослаблением своего влияния на мировую политику.
В то же время многие аспекты внутренней политики, реализуемой в Европе, привлекают молодую часть населения современных демократических стран. Позиции по вопросу о смертной казни, по контролю за оружием, по изменению климата и по правам гомосексуалистов — вот лишь некоторые факторы, укрепляющие «мягкую» силу Европы.
Многое из сказанного выше относится и к экономической политике: хотя зачастую успехи американской экономики оцениваются высоко, далеко не во всем мире ее считают моделью для своих стран. Некоторые предпочитают европейский подход, в условиях которого правительство играет большую роль в экономике, чем в США. Правительственные расходы (а следовательно, и налоги) составляют в Европе примерно половину ВВП, тогда как в Америке — около одной трети. В Европе мощнее система социального обеспечения и профсоюзы, а рынок труда более регламентирован. В американской культурной традиции, отразившейся и в законах о банкротстве и финансовых структурах, больше заботы о предприимчивости, чем в Европе, зато многие европейцы осуждают неравенство и незащищенность как цену, которую приходится платить в Америке, где главным образом полагаются на рыночные силы.
Помимо привлекательности своей культуры и внутренней политики, Европа черпает «мягкую» силу и в сфере внешней политики, поскольку ее действия часто служат благу всего человечества. Разумеется, не все подходы европейцев одинаково дальновидны, о чем свидетельствует, например, единая сельскохозяйственная политика, своим протекционизмом наносящая ущерб фермерам в бедных странах. В то же время позиция Европы по проблемам глобальных климатических изменений, международного права и соблюдения прав человека является одной из наиболее авторитетных. На долю Европы приходится 70 процентов общемирового объема средств, направляемых на помощь беднейшим странам, что в 4 раза превышает вклад Америки. Европа не гнушается трудной работой по строительству государственных структур в «третьем мире», от которой воздерживаются США при нынешней администрации.
По сравнению с американцами, в последние годы европейцы более уверенно стали использовать для достижения своих целей международные организации. Это отчасти обусловлено опытом строительства Европейского Союза, отчасти отражает своекорыстный интерес, заключающийся в создании системы сдержек единственной мировой сверхдержавы. В любом случае склонность Европы к многосторонности, каковы бы ни были ее мотивы, в мире, где унилатерализм подвергается все более острой критике, делает ее политику привлекательной для многих других стран.
Европейцы способны использовать многосторонние институты с целью ограничения «мягкого» владычества Америки. Это, в частности, проявилось в том, что Франция и Германия сумели воспрепятствовать стремлениям США добиться второй резолюции Совета Безопасности ООН к началу войны в Ираке. Соединенным Штатам эта война обошлась дороже, чем могла бы обойтись, если бы они эффективно использовали свою «мягкую» силу, в том числе и на этапе умиротворения и реконструкции Ирака.
Европейцы направляют значительные средства на развитие своей публичной дипломатии, особенно в области налаживания международных культурных контактов. Франция стоит на первом месте, расходуя 17 долларов в год на душу населения, что в четыре раза больше, чем у занимающей второе место Канады, за которой идут Великобритания и Швеция. Для сравнения: расходы Государственного департамента США на финансирование международных культурных программ составляют лишь 65 центов на душу населения в год. Кроме того, европейские страны настойчиво наращивают прием иностранных студентов в свои колледжи и университеты.
«Мягкая» сила Европы может использоваться как противовес американской, делая односторонние акции США дороже, но может и подкреплять американскую «мягкую» силу, облегчая достижение Соединенными Штатами своих целей. «Мягкое» влияние вполне можно использовать совместно и скоординированно. Приверженность Европы демократии и соблюдению прав человека помогает продвижению ценностей, которые разделяются Америкой и обусловливают цели и задачи ее внешней политики.
Многие европейцы понимают, что многосторонняя дипломатия возможна и без многополюсного баланса военных сил, и были бы рады разделить с США их «мягкое» могущество при условии, что Америка перейдет к внешней политике, предполагающей большее сотрудничество. Наращивание европейского «мягкого» могущества пойдет в актив или в пассив для США лишь в зависимости от самой американской политики и от того выбора, который сделают Соединенные Штаты.
Роберт Кейган недавно сформулировал афоризм: «Американцы происходят с Марса, а европейцы — с Венеры». Эта провокационная формула слишком упрощает различия между Америкой и Европой в подходе к вопросам мира и безопасности. Наивно думать, что у европейцев вызывает отвращение применение силы, в то время как американцы привержены ее использованию. В конце концов европейцы были в числе тех, кто настаивал на военном вмешательстве в Косове в 1999 году. Как показала война в Ираке, есть европейцы, предпочитающие Марс, и есть американцы, которым мила Венера. Несмотря на все это, успех европейских стран в создании зоны мира на территории, ранее опустошенной тремя франко-германскими войнами, вполне располагает их к мирному разрешению конфликтов.
В отличие от предыдущих этапов истории международных отношений, зоны мира, где применение силы более не считается приемлемым вариантом взаимодействия между государствами, стали возникать там, где большинство стран привержены либеральной демократической традиции. Это относится и к динамике отношений Соединенных Штатов с Европой, Канадой и Японией. Существование таких зон мира свидетельствует о нарастании значения «мягкой» силы по мере сближения стандартов допустимого поведения демократических государств. В своих отношениях друг с другом все развитые демократии — с Венеры.
Однако, как заметил британский дипломат Роберт Купер, отношения между развитыми демократическими странами — это сегодня только одно из трех важнейших измерений в мировой политике. В системе отношений, связывающих индустриализирующиеся и доиндустриальные общества, принцип баланса сил и роль военной мощи по-прежнему актуальны. Важными субъектами международных отношений становятся и неправительственные структуры. А борьба с международным терроризмом — это четвертая сфера, где «жесткая» сила остается решающей. Насколько европейцы поглощены обустройством собственного мира, совершенствованием преобладающих в нем законности и порядка, настолько же они не желают видеть серьезнейших угроз, с которыми сталкиваются развитые демократии. Точно так же, как американцам необходимо в своей стратегии уделять больше внимания «мягкой» силе, европейцам следовало бы укреплять свою «жесткую» мощь.
Но даже если они займутся этим и страны НАТО определят разделение труда и различные ниши на пространстве «жесткой» силы, то и тогда диспропорции между Европой и США скорее всего сохранятся. Поэтому возможен и другой благоприятный вариант «разделения труда», в котором «мягкая» сила Европы и «жесткая» сила Америки подыгрывали бы друг другу, как в комбинации «плохой полицейский — хороший полицейский». Отдельные элементы такого подхода можно было заметить на ранних этапах развития ситуации вокруг ядерной программы Ирана. Но данная стратегия эффективна только в том случае, если оба полицейских знают, что они играют в одну и ту же игру, и согласовывают свои действия. Именно этого так часто недоставало в последние годы.
Некоторые аналитики предрекают, что США и Европа идут по пути раздоров и конфликта. Я настроен не столь пессимистически. Споры — да. Развод — нет. Во-первых, новые угрозы со стороны международного терроризма потребуют сотрудничества. Невозможно победить терроризм вне взаимодействия с другими странами. Несмотря на разногласия по Ираку, Европа и Соединенные Штаты смогли наладить сотрудничество в сфере антитеррористических мер.
Экономические интересы также играют консолидирующую роль. Если посмотреть на атлантическую экономику с точки зрения прямых иностранных инвестиций, то, несмотря на неизбежные торговые споры, видно, что она остается высокоинтегрированной. Но что еще более важно, несмотря на определенные различия ценностей, нет в мире двух других регионов, население которых столь глубоко привержено принципам демократии, индивидуальной свободы и защиты прав человека. Р. Кейган, переосмысливая свои аргументы, в заключении к своей книге написал, что, будучи демократическим государством, США нуждаются в легитимизации своей внешней политики. Вопреки точке зрения приверженцев «новой односторонности», считающих американскую демократию «оправдывающей самое себя», опросы общественного мнения показывают, что на самом деле американцы жаждут одобрения со стороны других демократий. А Европа еще долгое время будет оставаться домом для большинства таких демократий.
Контрольная работа
Концепция «мягкой силы»
1. Происхождение термина «мягкая сила»
Теоретическое основание концепции «мягкой силы»
Примеры «мягкой силы»
. «Умная сила»
Литература
Происхождение термина «мягкая сила»
«Мягкая сила» - это концепция, разработанная политологом Джозефом Наем в рамках теории неолиберализма. После окончания Холодной войны США оказались единственной сильной державой в мире, тем самым встав на путь поиска в понимании себя в новом мире. Перед США встала серьезная проблема: в мире, где растет взаимозависимость, появилась опасность того, что «если самая сильная страна мира не преуспеет в мировом лидерстве, то последствия для международной стабильности могут быть разрушительными». Мировая политика становилась намного сложнее, чем была в период Холодной войны, когда мир разделился на два лагеря, где всегда был элемент предсказуемости или понимания действий соперника. В 1990-х ситуация переменилась кардинально. Мир встал на путь усиления глобальной взаимозависимости. Однако при всех обстоятельствах США стремительно теряли «рычаги» давления на страны. Помимо государств, на первый план также выходили и другие акторы мировой политики: «хотя у них нет военной силы, транснациональные корпорации обладают огромными экономическими ресурсами». У многих ТНК годовой объем продаж составляет больше, чем ВПН государств. Благодаря экономическому весу ТНК приобретают и политическое влияние, так как, вкладываясь в экономики развивающихся стран, они тем самым улучшают уровень жизни в них за счет предоставления рабочих мест, инвестиций в экономику и так далее. Однако Джозеф Най подчеркивает, что «суть не в том, кто важнее - государство или негосударственный актор, а в том, что в современное время более комплексные коалиции влияют на результат».
С изменяющимисяакторами меняются и принципы защиты государств. Национальная безопасность стала сдвигаться от исключительно военной мощи в сторону экономики и экологии. Военная сила в современном мире обходится намного дороже, чем она была веками ранее. Становятся важными другие инструменты - коммуникации, организации и институты, а также манипуляции взаимозависимостью. Тем не менее, взаимозависимость - далеко не гарантия гармонии в мире, намного чаще взаимозависимость заключается в неравнозначной зависимости друг от друга.
Разделение мировой политики на различные сферы сделало силу и ее ресурсы менее взаимозаменяемыми. Перевод экономических ресурсов в военную силу может быть слишком затратным и не оправдать себя. Примером тому может служить гонка вооружений в СССР. Постоянные вливания средств в технологии ради опережения США сыграли свою роль в распаде СССР. СССР первым запустил человека в космос, но проиграл гонку.
Великие державы уже не могут использовать традиционные силовые ресурсы при достижении своих целей. И по многим проблемам и вопросам частные акторы и небольшие государства обладают большим политическим и экономическим весом. В связи с этим Джозеф Най отмечает 5 тенденций в разделении силы: экономическая взаимозависимость, транснациональные акторы, национализм в слабых государствах, распространение технологий, меняющаяся политическая проблематика. Новые виды взаимосвязи произвели огромный эффект на экономическую взаимозависимость. Если в прошлом веке на пересечение Атлантического океана требовалось две недели, то сегодня благодаря авиации на это требуется не более четырех часов. Развитие технологий позволило в разы снизить издержки, что и толкнуло мировую экономику вперед.
Урбанизация, модернизация, технологическое развитие в развивающихся странах также сдвинула силу от государства к частным акторам. Еще один относительно новый вид силы - это информация, «в особенности до ее широкого распространения». Рост экономики, основанной на информации, спровоцировал возвышение роли организационных способностей акторов и их гибкость в противовес наличию сырьевых ресурсов.
В связи со всеми факторами, Джозеф Най отмечает, что для достижения своих целей государству нужно менять стратегию поведения, отходя от «жесткой силы», согласно которой главный инструмент - принуждение. Для достижения желаемых результатов государству нужно научиться способности действовать на основе таких «нематериальных силовых ресурсов как культура, идеология и институты». К примеру, если культура страны и ее идеология симпатичны другим странам или частным акторам, то у нее появляются шансы на то, что другие акторы могут последовать за ней.
В дальнейшем Джозеф Най развил идею «мягкойсилы» вкниге «Soft Power: the Means of Success in the World Politics». Он определил «мягкую силу» как способность страны убеждать других делать то, что она захочет, без применения силы или принуждения. В то же время Най утверждает, что успешные государства должны использовать как «мягкую», так и «жесткую» силу, то есть сочетать способность принуждения других вместе со способностью формировать их предпочтения и взгляды. На примере США Джозеф Най показывает способность сочетать две силы. Так, будучи доминантным государством в мире, США также распространяют свое влияние через «мягкую силу», то есть через влияние своих компаний, фондов, университетов и других институтов гражданского общества. Благодаря этой концепции культура, демократические ценности и идеи США помогли Вашингтону привлечь поддержку и партнеров. Тем не менее, Най также отмечает границы «мягкой силы»: она обладает размытыми эффектами во внешнем мире и ее довольно тяжело контролировать при достижении сугубо конкретных целей. Как пример, общества разных стран принимают ценности США, однако стараются противостоять их внешней политике.
Таким образом, концепция «мягкой силы» - это ответ на вызовы изменяющегося мира, который в силу различных причин и факторов, одним из которых стал распад СССР, перестал требовать от государств проявления военной силы, напротив, теперь, в контексте теории неолиберализма, сильным считается то государство, которое смогло развить в своей внешней политике «мягкую силу», то есть обрести способность привлекать других акторов на свою сторону без применения силы и принуждения.
Теоретическое основание концепции «мягкой силы»
Так как концепция «мягкой силы» была создана американским политологом Джозефом Наем и преимущественно опирается для американскую модель внешней политики, то перед обществом встают такие вопросы, как «применима ли концепция к другим государствам?». Более того, события последних лет - вхождение Крыма в состав Российской Федерации, территориальный конфликт в Южно-Китайском море и конфликты на Среднем Востоке - ставят под вопрос актуальность концепции.
Однако большинство дискуссий о «мягкой силе» упирается в вопрос о том, возможно ли использовать только «мягкую силу» во внешней политике. Политолог Роберт Кауфман считает, что «мягкая сила» «имеет место быть, однако необходимо рациональное разделение между ее применением к демократическим режимам и авторитарным». Он также добавил, что «мягкая сила» необходима, но применяться она должна только в определенных обстоятельствах. По его мнению США и слабые страны или страны, которые не находятся в основном потоке геополитики, исторически предрасположены к «мягкой силе», так как «они обладают преимуществом использовать ее».
Сам Джозеф Най отмечает, что «мягкая сила» - это не влияние, а ресурс влияния. Государства зачастую сталкиваются со сложностями в применении «мягкой силы», так как довольно сложно изначально определить привлекательные стороны, особенно то, как их можно распространить на другие государства и выиграть в этой игре. Тем не менее, важность «мягкой силы» нельзя недооценивать. Это требование реальности и современной системы международных отношений. Во многом сомнения и дискуссии о «мягкой силе» исходят из того, что политологи, политики, государства и другие акторы убеждены в исключительно одном виде силы - в принуждении, которое чаще всего проявляется через войну и устрашение.
В работе «Public Democracy and Soft Power» (2008 г.) Джозеф Най пишет, что «условия для применения «мягкой силы» в последние годы претерпели серьезные изменения». Практически половина всех стран в мире имеют демократический строй, где на передний план выходит информация. Информация - это новая сила, и большая часть населения мира имеет доступ к этой силе. Новые технологии и их обширное распространение привели к снижению издержек в производстве и передаче информации. Как результат, это привело к эффекту избыточности информации, что, в свою очередь создало парадокс в ее недостатке. Дело в том, что при переизбытке информации различного типа обществу становится намного тяжелее понять, куда направить свой фокус. В такой ситуации «тот, кто может выделить ценную информацию из общего хаоса, владеет силой». Таким образом, век информационных технологий предоставил инструмент для контроля «мягкой силы» и направления ее в нужное русло.
Джозеф Най выделяет три ступени общественной дипломатии, которые играют важную роль в помощи создания положительного имиджа страны, что может улучшить перспективы в получении желаемых результатов. Первая - это ежедневные коммуникации, которые включают объяснение контекста внутренней и внешней политики. В современных демократических государствах государственные деятели после принятия решений продумывают, как и что сказать прессе. Средства массовой информации важны, так как через них формируется отношение людей к государственным деятелям. Вторая - это стратегические коммуникации, которые развивают набор простых повесток дня для фокусирования на определенных политических инициативах как минимум на ближайший год. И, наконец, третья ступень - это развитие долгосрочных отношений с ключевыми индивидами. В основном ставка делается на образовательные программы и доступ к СМИ. На примере США, Джозеф Най отмечает, что за годы действия стажировок, образовательных обменов, семинаров, грантов и прочего США делится своими ценностями, тем самым привлекая индивидов на свою сторону, и среди этих индивидов с большой вероятностью могут быть будущие правители других государств. Как пример, он указывает на Анвара Садата, Гельмута Шмидта и Маргарет Тэтчер. Каждая из этих ступеней общественной дипломатии играют важную роль в помощи создания положительного имиджа страны, что может улучшить ее перспективы в достижении конечных целей. Тем не менее, Най делает важную корректировку: «Даже лучшая реклама не сможет продать непопулярный продукт. Корыстные или высокомерные политики более склонны к запретам, нежели к производству «мягкой силы»». Таким образом, за эффективными результатами политики «мягкой силы» стоят эффективные политики.
Джозеф Най выделяет четыре источника «мягкой силы», и у каждого из источников есть свой получатель. Первый источник - это внешняя политика, которая через правительство, СМИ, негосударственные и межгосударственные организации доходит до получателя - иностранных государств и их населения. Второй источник - внутренние ценности и политика самого государства - также имеет в конечных получателях иностранные государства и их граждан, однако внутренние ценности и политика ретранслируются уже без помощи правительства, а только через СМИ и межгосударственные и негосударственные организации. Следующий источник - высокая культура, транслируется также на иностранные государства и их граждан, однако уже не через СМИ, а через правительство и организации. И последний, четвертый, источник - это поп-культура, ее главными распространителями являются СМИ и рынки, а целевой получатель - широкая публика.
Таким образом, «мягкая сила» - это набор качеств и инструментов, необходимых любому государству, стремящемуся к лидирующим мировым позициям. Это действенная концепция, и примером ее эффективности являются США и страны Западной Европы. Тем не менее, политика, основанная на исключительном применении «мягкой силы», сложно управляема в силу невозможности абсолютного контроля со стороны правительства.
мягкий сила дипломатия
3. Примеры «мягкой силы»
На сегодняшний день США - наиболее яркий пример страны, использующей «мягкую силу». Безусловно, страна тратит большие деньги на продвижение «мягкой силы» по всему миру. Соединенные Штаты Америки вкладываются в развитие публичной дипломатии, в образовательные и обменные программы, развивают военные контакты, помогают странам, пострадавшим от стихийных бедствий, и странам, нуждающимся в помощи в развитии. Военную силу США можно классифицировать на «жесткую» и «мягкую» силу. Хорошее военное обеспечение государства, сильная армия становится источником престижности страны, и военное сотрудничество между странами и совместные учения обеспечивают прочные связи, тем самым утверждая «мягкую силу». США в полной мере использует военную силу как продвижение своего имиджа. Примером тому служит НАТО.
США для всего мира являются страной, где демократия - одна из основных ценностей для общества. Демократические выборы и многопартийная система, права и свободы человека, благотворительные кампании (например, помощь странам, пострадавшим от стихийных бедствий) - подобные политические институты и ценности делают имидж США положительным на мировой арене. Культурные ценности США также распространяются по всему земному шару. Американские фильмы, поп-музыка, джаз, американская литература известны и, главное, понятны всему миру. Благодаря распространению английского языка американская культура становится намного ближе для населения планеты. Еще одна важная деталь, которая помогла США распространить свое влияние на весь мир - это культура потребления и потребительские предпочтения. Такие компании как Coca-Cola, TeslaMotors, Levis, Microsoft, Apple и другие известны всему миру, и, более того, их продукция широко распространена практически во всех странах земного шара. Таким образом, США, благодаря своей продукции, культуре и политическим ценностям, являются одной из наиболее привлекательных для жизни стран мира, в этом и проявляется ее «мягкая сила».
Еще одним положительным примером применения «мягкой силы» является Западная Европа. В первую очередь, главным элементом здесь является феномен Европейского Союза, объединения европейский стран, способных решать проблемы сообща. Главенство демократии, прав человека, принцип равенства перед законом, социальные блага для населения, сосредоточенность культурных объектов - все это так или иначе привлекает людей по всему миру. Доказательством привлекательности Западной Европы служит огромный поток мигрантов из Ближнего Востока и Африки, выбравшие Западную Европу как место, где можно жить и строить жизнь. Многие небольшие страны преуспевают в использовании «мягкой силы». К примеру, Норвегия. Не будучи страной ЕС, Норвегия существует на мировой арене как небольшой, но индивидуальный игрок, проявляющий активность в основном в гуманитарных вопросах и вопросах международного развития. Это во многом влияет на благоприятный имидж Норвегии. Конечный результат от применения «мягкой силы» зависит от того, кто ее продвигает. Отрицательным примером использования «мягкой силы» является ИГИЛ, вербующий боевиков по всему миру благодаря религиозной составляющей. Именно религия является «мягкой силой» ИГИЛ, а также обещания идеального мира, который воцарится на Земле после победы над кафирами, или неверными. Более того, в «Исламское государство» едут выходцы из бедных регионов в надежде заработать. В этом случае обещание денег - «мягкая сила» ИГ. Не менее важная составляющая часть вербовки - это вербовка молодых девушек, которые едут к возлюбленным в ДАЕШ. Сегодня «мягкая сила» - это также основополагающий элемент в политике Китая. Будучи важным мировым экономическим игроком, Китай продолжает завоевывать свой имидж благодаря быстрым темпам роста экономики, быстрым развитием страны, невмешательством в дела других государств. Более того, китайское правительство много внимания уделяет распространению китайской культуры за рубежом, способствуя созданию центров китайского языка и культуры в различных странах мира. Особенное внимание Китай уделил Олимпийским Играм 2008 года, во время проведения которых китайское правительство устроило ряд мероприятий в контексте «мягкой силы». Таким образом, «мягкая сила» в своем применении имеет как положительные, так и отрицательные результаты. Результат зависит непосредственно от стороны, которая применяет «мягкую силу», и от поставленных целей. На примере ИГИЛ видно, что «мягкая сила» - это легко управляемый инструмент, способный также легко распространяться среди людей, так как «получатель» «мягкой силы» всегда считает, что решение принимает он сам, и его никто не направляет извне. В этом скрытом эффекте и состоит мощь «мягкой силы».
. «Умная сила»
Термин «умная сила» вошел в обиход после того как 67-й Государственный Секретарь США Хиллари Клинтон (2009-2013) использовала его как обоснование для внешней политики США, где используется комбинация «мягкой» и «жесткой» силы, то есть полный объем имеющихся инструментов для достижения своих целей. Сам же термин «Умная сила» был введен Джозефом Наем в 2003 году для «развенчания заблуждения о том, что «мягкая сила» может создать эффективную внешнюю политику». Сила - это способность оказывать влияние на поведение других государств и акторов для того, чтобы добиваться собственных целей. Если «жесткая сила» заключается в принуждении и подкуплении, то «мягкая» - в добровольном привлечении. «Умная сила» - в использовании и того, и другого. Джозеф Най отмечает, что настоящая «умная сила» заключается в «достижении экономического развития, улучшении и сохранении здоровья граждан, борьбе с экологическими проблемами, в открытости и стабильности», и все это должно дополняться «военной и экономической мощью с инвестированием в «мягкую силу». В современном мире интерес к «умной силе» возрастает. Это коррелирует с двумя тенденциями, одна краткосрочная, другая - долгосрочная. Долгосрочная тенденция проявляется в США, где политика «умной силы» неоднократно провозглашалась Хилари Клинтон и была принята как необходимость в современном мире. Примером краткосрочной тенденции, где курс политики зависит от текущего правительства, является Китай. Правительство КНР использует ресурсы силы стратегически, основываясь на тщательном анализе положения дел в мире. Тем не менее, в «умной силе» Китая так или иначе намного больше составляющих от «мягкой силы». Обладать «умной силой» может далеко не каждое государство, точнее, только сверхдержавы. Это обусловлено тем, что важной составляющей «умной силы» является «жесткая сила», то есть сильная армия, хорошее вооружение и ядерное оружие как инструмент давления. К «жесткой силе» относятся природные ресурсы, составляющие государственную мощь, а также экономика, наука, техника. Если «мягкую силу» может развить практически любое государство с относительно небольшими затратами на нее, то «жесткая сила» требует внушительных денежных инвестиций. В международных отношениях «обладание «силой» означает обладание способностью оказывать влияние на другие акторы», где «жесткая сила» - это способ принуждения». В теории такой подход называется неореалистским. Таким образом, для продвижения «умной силы» необходима «умная кампания», которая должна иметь под собой институциональную базу «жесткой» и «мягкой» сил. Однако принцип того, что «хорошая дипломатия может предотвратить военные конфликты» должен сохраняться основополагающим, именно поэтому «мягкая сила» должна оставаться главенствующим элементом в политике «умной силы». Литература
Белова, И.Н. Международные валютно-кредитные отношения: Учебник / И.Н. Белова. - М.: НИЦ ИНФРА-М, 2013. - 314 c. Богатуров, А.Д Международные отношения в Центральной Азии: События документы: Ученое пособие / А.Д Богатуров. - М.: Аспект-Пресс, 2014. - 560 c. Бондарев, А.К. Международные экономические отношения: Учебник / А.И. Евдокимов, А.К. Бондарев, С.М. Дроздов; Под ред. А.И. Евдокимов. - М.: Проспект, 2013. - 656 c. Бурлачков, В.К. Международные отношения: конспект лекций / В.К. Бурлачков. - М.: МГИМО-Ун-т. МИД России, 2012. - 102 c. Галкин, С.А. Международные отношения. Базовые параметры: Справочник / О.В. Буторина, С.А. Галкин, В.Н. Ткачев; Под ред. О.В. Буторина. - М.: Весь Мир, 2013. - 136 c. Джинджолия, А.Ф. Мировая экономика и международные экономические отношения: Учебное пособие / Л.С. Шаховская, А.Ф. Джинджолия, Е.Г. Попкова. - М.: КноРус, 2013. - 256 c. Дугин, А.Г. Международные отношения. Парадигмы, теории, социология: Учебное пособие для вузов / А.Г. Дугин. - М.: Академический проект, 2013. - 348 c. Дугин, А.Г. Международные отношения. Парадигмы, теории, социология / А.Г. Дугин. - М.: Академический проект, 2014. - 431 c. Зубенко, В.В. Мировая экономика и международные экономические отношения: Учебник и практикум / В.В. Зубенко, О.В. Игнатова, Н.Л. Орлова. - Люберцы: Юрайт, 2016. - 409 c. Лебедев, Д.С. Международные валютно-кредитные и финансовые отношения: в схемах и таблицах / Д.С. Лебедев. - М.: Проспект, 2016. - 208 c. Лебедева, М.М. Международные отношения: теории, конфликты, движения, организации: Учебное пособие / П.А. Цыганков, Г.А. Дробот, А.И. Слива [и др.]; Под ред. П.А. Цыганкова. - М.: Альфа-М, НИЦ ИНФРА-М, 2013. - 336 c. Любецкий, В.В. Мировая экономика и международные экономические отношения: Учебник / В.В. Любецкий. - М.: НИЦ ИНФРА-М, 2013. - 350 c. Мороз, И.И. Мировая экономика и международные экономические отношения (для бакалавров) / И.И. Мороз. - М.: КноРус, 2013. - 256 c. Никитина, Н.А Международные отношения и мировая политика. Введение в специальность / Н.А Никитина. - М.: Аспект-Пресс, 2014. - 156 c. Николаева, И.П. Мировая экономика и международные экономические отношения: Учебник для бакалавров / И.П. Николаева, Л.С. Шаховская. - М.: Дашков и К, 2014. - 244 c. Николаева, И.П. Мировая экономика и международные экономические отношения: Учебник для бакалавров / И.П. Николаева, Л.С. Шаховская. - М.: Дашков и К, 2016. - 244 c.
Мягкая сила
Идея использовать «мягкую силу» для установления власти восходит к древнекитайским философам, таким как Лао-цзы , жившем в 7 веке до н. э. . В мире нет предмета, который был бы слабее и нежнее воды, но она может разрушить самый твердый предмет . Но самым наглядным примером «мягкой силы» является женская привлекательность, в отличие от мужской «жесткой силы».
В русском языке наиболее распространенным синонимом данного термина является «пряник», в отличие от «кнута», но он не применяется в контексте использования культурных и демократических ценностей для установления власти.
Основами мягкой силы являются культурные и политические ценности, институты, которые способны притягивать других, «хотеть того, чего хотите вы». .
Примеры мягкой силы:
Концепция мягкой силы была подвергнута критике как неэффективная такими авторами, как Нил Фергюсон (Niall Ferguson) в предисловии к Colossus . По его мнению субъекты международных отношений должны реагировать только два типа стимулов - экономические и военные санкции.
Часто бывает трудно отличить последствия мягкой силы и других факторов. Например, Дженис Маттерн (Janice Bially Mattern) утверждает, что использование Джорджем Бушем фразы «вы с нами или против нас» было применением мягкой силы, так как никакой явной угрозы не подразумевало. Тем не менее, некоторые авторы видят в ней «неявную угрозу», поскольку прямые экономические или военные санкции следуют из фразы «против нас».
В России доминирует критика «мягкой силы», а не обсуждение возможности ее применения на пользу России. С одной стороны, «мягкая сила» воспринимается как «недостойное» (манипулятивное) средство реализации собственных интересов. С другой стороны, становятся невостребованными поиски нормативного объединяющего идеала, способного сформировать ядро «мягкого» потенциала.
Одно из направлений во внешней политике США, является проведение политики «Мягкой силы » (Soft power). Мягкая сила - это способность государства (союза, коалиции) достичь желаемых результатов в международных делах через убеждение (притяжение), а не подавление (навязывание, принуждение). «Мягкая сила» действует, побуждая других следовать (или добиваясь их собственного согласия следовать, или делая выгодным следование) определённым нормам поведения и институтам на международной арене, что и приводит её носителей к достижению желаемого результата фактически без принуждения" (хотя и здесь, конечно, может быть определённая вынужденность поведения, обусловленная отсутствием иной альтернативы). Это понятие принадлежит известному американскому политологу Джозефу С. Най-младшему . Политика «мягкой силы » - это незаметное, неосязаемое распространение среди населения симпатии к Америке, чувства её превосходства над своей страной.
| Геополитика и «сила» в международных отношениях | |
|---|---|
| Типы власти | Экономическая сила · Продовольственная сила · Мягкая сила · Жёсткая сила · Умная сила · Политическая сила (Machtpolitik Реальная политика) |
| Властные и сравнительные статусы важнейших государств |
Гипердержава · Сверхдержава (Потенциальная сверхдержава · Военная сверхдержава · Ядерная сверхдержава · Космическая сверхдержава · Экономическая сверхдержава · Энергетическая сверхдержава · Демографическая сверхдержава) · Великая держава · Региональная держава · Ближняя держава · Военная держава · Ядерная держава · Космическая держава · Экономическая держава · Энергетическая держава · Демографическая держава |
| Историческая геополитика и гегемония | Исторические сверхдержавы · Исторические державы · Колониальные державы · Европейский «век» · Азиатский «век» · Римский «мир» · Монгольский «мир» · Британский «мир» · Американский «мир» · Советский «мир» · Китайский «мир» · прочие «миры» · Центральные державы · Державы Оси · Союзники |
| Теория и история | Баланс сил (Военно-стратегический паритет) · Историческая держава · Теория перехода державы · Вторая сверхдвержава · Крах сверхдержавы · Распад сверхдержавы · Евроатлантизм |
| Организации и группы | Большая восьмёрка (G8) · Большая двадцатка (G20) · Группа 77 (G77) · БРИКС · Группа одиннадцати · ШОС · НАТО · ОДКБ · АНЗЮС · ОПЕК |
Wikimedia Foundation . 2010 .
Жёсткая сила (англ. hard power) форма политической власти, связанная с применением военного и/или экономического принуждения для коррекции поведения или интересов других политических сил. Согласно названию эта форма политической власти… … Википедия
- (англ. smart power) форма политической власти, согласно Джозефу Наю способность сочетать жёсткую и мягкую силу для формирования выигрышной стратегии . Согласно Chester A. Crocker, Fen Osler Hampson и Pamela R. Aall умная сила включает… … Википедия
